Занятие по реализации национально-регионального компонента «Оленеводство. Дикое оленеводство Век осетра Самая большая лягушка Бикин: сердце уссурийской тайги Стриж против сапсана Толковый словарь Даля

Как предполагают ученые, оленеводство на юге Сибири возникло около четырёх тысяч лет назад. Ещё Н.Я.Марр - это знаток Востока, высказывал догадку, что население Саяно-Алтая использовало оленя в качестве домашнего животного задолго до лошади и быка.
В прошлом это животное имело исключительное значение в жизни людей. Без оленя человек не смог бы освоить обширные пространства горной тайги, как охотничьи угодья. Веками оленеводы прошлого накапливали опыт содержания оленей, этих неприхотливых, покорных животных. Олень отличается от других животных наибольшей приспособленностью к условиям, как горной тайги, так и горной тундры.

Климатические условия и особенности Саян и определенная кормовая база (это не только ягель, но и молодая трава, некоторые кустарники и грибы) заставляют оленей постоянно менять места выпаса. Человек, приспосабливаясь к привычкам оленя, вынужден был жить там, где это необходимо оленю. А отсюда в прошлом и образ жизни народа - тофа, жителя центрального Саяна, его постоянные перекочевки со всей семьей в пределах территории. Это особое устройство жилища - чума и наличие в хозяйстве только самого необходимого.

Начиная с 30-х годов нашего столетия тофы постепенно перешли к оседлому образу жизни. И если раньше вся семья жила в непосредственной близости с природой, оленеводством занимались все: и взрослые, и дети, то в настоящее время оленьи стада Тофаларского коопзверопромхоза пасут полтора десятка пастухов, да на время отела в стада выезжают несколько телятниц и телятников. Можно было подумать, что такое переустройство образа жизни охотников-оленеводов должно было изменить особое содержание оленей, но климатические условия и годовой цикл смены пастбищ остались такими же, что и раньше, поэтому формы и методы оленеводства, в основном, остаются прежними.

Данная статья посвящена описанию производственных работ оленеводов в течение года.

Работа написана на основе непосредственных наблюдений в транспортном стаде на Мигальме у села Алыгджер в начале июня 1989 года, а также сбора информации во время экспедиции ИГОМ в Тофаларию в июне-июле 1991 года и специальных командировок в село Алыгджер в сентябре-октябре 1991 года. Опрошено 11 человек из них: 5 пастухов, 5 телятниц и телятников и один зоотехник, в настоящее время пенсионерка.

Когда начинается год оленевода? - спрашивал я у оленеводов. Каждый называл разное время - Ну, с января, конечно! , С летнего учета оленей. С весеннего отела оленей и т.д.

Но многие считают началом года - время рождения оленят-анаев - этих крайне беззащитных, нежных, пугливых созданий. Телятницы, проработавшие в оленьем стаде почти всю жизнь, отдавшие тепло своих рук выхаживанию анаев, вспоминают этот период с особой теплотой, хотя забот, тревоги труда было более чем достаточно.
Конечно, точку отсчета начала года из всего цикла работ можно взять любую, но описывать год оленевода логично со времени возрождения природы весной и автору приятно приступить к своеобразному отчету с апрельского времени, когда начинается подготовка к отделу оленей.

Как заметили нерхинские пастухи Шибкеев И.П. и Шибкеев В.Р. перекочёвки всех оленьих стад Тофаларии проходят в одно время. Основной причиной перехода на другие пастбища в Саянской тайге является особый режим жизни и питания оленя. Смена времени года заставляет оленеводов перемещаться туда, где лучше оленю, где лучше условия питания. Олень диктует цикличность всех передвижений пастухов оленьего стада. Эта форма хозяйствования и жизни оленеводов-охотников выработалась тысячелетним опытом, пришло из глубины веков и сохранилось до нашего времени.

Первая перекочёвка начинается в конце марта, начале апреля, когда пастухи перегоняют оленей с зимних пастбищ на удобное, для отёла место. Его выбирают заранее. Это должна быть относительно ровная площадка, обычно в устье крупных ручьев или речек, где достаточно корма. Некоторые весенние пастбища были использованы неоднократно. Сюда возвращались через определенный период времени, после того, как подрастал ягель. Но если пастбище не успевало оскудеть за год, то оленей пригоняли на отёл сюда несколько лет подряд. Например, на Мигальме (Алыгджер), где уже полтора десятка лет стоит стадо. Старший пастух Шибкеев В.Н. пояснил: Корма здесь хватает. Олень питается весной, летом и осенью не только ягелем, но и молодой травой и кустарниками (карликовой берёзкой и ивой, жимолостью, грибами, мхом с деревьев). На Мигальме можно содержать до 400 оленей и много лет. Здесь удобная, обширная территория с разнообразными ландшафтами. Есть грибные места, участки с травой, вообще в этой тайге много ягеля и неплохие пастбища.
Как правило, перед отёлом пастухи делают на удобной площадке загон для оленух и телят. Иногда используются старые, а в Нерхинском стаде предпочитают вообще обходиться без загонов. Они сумели выработать свою оправданную систему приемов ухода за телятами и матухами. А матух пригоняют пораньше для того, чтобы они привыкли к пастбищам, приручились к стойбищу, где обязательно делают солонцы.
Телятницы стараются прибыть на место к 20 апреля, так как уже в конце апреля начинают телиться отдельные оленухи (тофы их называют инген, в литературе приятно - важенка).

В последние годы на отёл всё меньше и меньше приезжает женщин, их заменяют мужчины-телятники.
Как только телятницы приезжают в стадо, они сразу принимают у пастухов ингенов и метят их, пользуясь старым способом. Они выстригают ножницами или ножом на боках важенки свои инициалы, если маточное стадо большое и несколько телятниц. Когда рождается анай-оленёнок, то у него на боках делают то же самое. Если стадо небольшое, то на боках и ингена и аная выстригают номера. Раньше ингену на рога привязывали отличительную ленту каждой телятницы, если стадо большое. Но и без этих меток каждая телятница знает своих ингенов хорошо, в лицо.

Телятся ингены в разные сроки - начинают в конце апреля и заканчивают в середине июня. На массовый отел может задержаться или ускориться на одну-две недели. Зависит это от разных причин: от состояния погоды, от упитанности оленей, от содержания оленей зимой и главное, от сроков оленьего гона осенью. Если оленухи осенью покроются в одно время, то и сроки отёла всех ингенов тоже будут более-менее одинаковыми. Нерхинские пастухи говорят, что отёл у них заканчивается до середины июня, и к 20 июня они уходят на оленьи пастбища. То же самое утверждает и пастух транспортного стада Шибкеев В.В. (на Мигальме). А вот в стадах на Хайломе и Барбитае отел продолжается до конца июня и только в начале июля они перекочевывают в белогорье. Об этом сообщили Унгуштаев П.Н., Адамова В.В., АдамоваГ.Н..

Сейчас в коопзверопромхозе стали практиковать так называемый вольный выпас, то есть ингенов перед отелом не привязывают, они пасутся вольно, на стойбище появляются, чтобы насытиться солью. Опытные женщины-телятницы, как правило, сразу определяют, когда важенка должна отелиться и непосредственно перед самым отелом привязывают или у загона, или рядом, выбирая сухое, ровное, удобное место. Но сейчас работают телятниками молодые ребята, они в этом деле малоопытные, не могут определить сроков отела и поэтому ингены все чаще теряются в тайге. Обнаружить уход в тайгу важенки легко. Если какая-то из важенок не появляется на стойбище в течении одног-двух дней, то значит, она ушла телиться и тогда в работу включается пастух. Поиски ингена сложны, они удаляются иногда на большие расстояния (до 10 км и больше), но за пределы весеннего пастбища они не уходят - держит потребность в соли. Пастух хорошо знает местность, особенно если много лет проработал и поэтому угадывает, где должна отелиться важенка. Она всегда выбирает сухое возвышенное ровное место, где-нибудь под кедром.

Когда пастух находит оленуху и определяет, в каком состоянии анай, если он здоровый, крепкий и пасется с матерью, то пытается перегнать их к стойбищу. А если анай слабый, то оставляет их ещё на какое-то время, чтобы анай окреп. Оленуху поймать очень трудно и пастух её не ловит. Ловить, брать и переносить аная нельзя. Если его перенести, то важенка будет всё время кружить вокруг места отела, искать аная здесь. Она не сможет по следу найти его. Естественно, анай без молока может погибнуть. Другая важенка его к себе не подпустит, только своего. Но чаще всего инген с анаем сами приходят на стойбище. Оленухе нужна соль.

При такой системе «вольного» выпаса выходит большой процент гибели анаев до 30% (1990 г.). Они становятся добычей хищников, некоторые ослабленные гибнут по пути к стойбищу, тонут при переходе через большие ручьи. Иногда рождаются совсем слабые анаи. Они не могут подняться и дотянуться до сосков, чтобы насытиться, а потом от голода погибают. Редко, но иногда бывает, что матуха не принимает своего аная и уходит от него.
Все опрошенные старые оленеводы осуждают систему вольного выпаса и с удовольствием вспоминают, как было раньше, лет десять назад. Как только телятницы принимают у пастухов ингенов (а их было до 45 штук), они их сразу привязывают, чтобы они не разбежались. Привязывают у загонов или рядом с избушкой или чумом, выбирая удобные для отёла места, сухие и ровные. Ночью обычно двое дежурят, ходят ночью несколько раз и проверяют тех ингенов, которые должны вот-вот отелиться. При отеле ухаживают за анаем, помогают ингену, делают всё, что нужно.

Слабому новорожденному анаю помогают всегда, чтобы он подкормился дважды, для этого придерживают оленуху, чтобы она не крутилась, и приподнимают аная к соскам. Иногда слабого аная сразу после рождения сверху посыпают солью, чтобы оленуха вылизала аная досуха, ему сразу сухому становится теплее, после этого аная надо сразу накормить. В том случае, если матери не принимали своих анаев, применяли хитрость. Немного отдаивали ингена и её же молоком обливали олененка, потом посаливали сверху и давали облизывать матери. Она его обнюхает, оближет и тогда уже обязательно принимает.
Днём всех, не отелившихся ингенов, отводят на поводке на пастбище, где есть свежий корм. Там всех привязывают к лежащим на земле длинным жердям-солбакам, в которых прорублены отверстия для поводков. К одному солбаку привязывают 2-3 оленя. Телятницы, соблюдая очередность, дежурят на пастбище и следят за тем, чтобы передвинуть солбак в другое место, когда олени объедят весь мох на длину поводка. Иногда олени сами передвигают солбак, натянув повод. Такую работу проводят со всей группой оленей. Но если предполагают, что важенка может отелиться днем, то оставляют её на стойбище. В этом случае, ей приносят заготовленный мох. Когда важенка телится днем на пастбище, то опять же под присмотром, ей оказывают помощь. Достоинства этого метода - несомненны. Все ингены и анаи всегда под наблюдением оленеводов. Этим обеспечивается максимальная сохранность приплода.
Конечно, и сейчас телятники стараются сохранить всех анаев, но при такой вольной системе потери неизбежны. И не даром старые пастухи говорят: «Сейчас на вольном выпасе много анаев погибает и оленей становится всё меньше, скоро совсем оленей не будет».

Теперь следует рассказать о системе приручения анаев и способа выпаса ингенов. Самой главной задачей в этот весенний период в оленеводстве являются сохранность, как отдельного аная, так и всего стада. При рождении аная телятницы сразу определяют его состояние. Если он здоровый и крепкий, то и заботы обыкновенные. Но если ослабленный, то стараются олененку помочь обязательно пососать мать, и если пропустят этот момент, то он может не выжить. Чтобы возбудить его к сосанию, массажируют губы и язык.
После рождения аная важенку сразу отпускают. Теперь она никуда далеко не уйдет, обязательно придёт обратно. Каждого аная всячески берегут и выхаживают. Опытные женщины-телятницы умеют хорошо приручать оленят. Всегда стараются погладить, приласкать, поговорить с ним. Дают при любом контакте с анаем соль, особенно, когда его привязывают. У каждой телятницы всегда в кармане есть соль, и, взяв её в щепотку, она заталкивает анаю в рот. Телятницы убеждены, что только ласковым отношением можно сделать его ручным, а это важно в будущем, так как, если не приручить аная, то и олень будет диким. Его трудно будет завьючить, а поймать, даже опутанного будет трудно, а не спутанного почти невозможно, только если в загоне поймаешь.
Очень важно приручить аная к привязи. Начинать это делать надо после отела немедленно. В Алыгджерских стадах такая практика: через 3-4 часа на новорожденного надевают уздечку с мунгуем. (Мунгуй - особое деревянное приспособление для привязывания аная). Тогда анай привыкает очень быстро, если приручение к уздечке задерживается на день-два, то он привыкает очень долго, мечется. Чаще всего аная привязывают через сутки.
В Нерхинском стаде аная через четыре часа после рождения привязывают на мягкую полотняную ленту, шириной до 10 см мунгуй всё-таки жёсткая узда и в начале он неприятен анаю. Через сутки он привыкнет к ленте, надевают ему узду с мунгуем.

Система чередования выпасов ингена и аная, как говорит бывший зоотехник Кангараева Е.Н., существует у тофов с давнего времени. Эта система является устоявшимся, проверенным вековым опытом оленеводства. Главный принцип содержания оленух и телят заключается в том, что строго последовательно чередуется их выпас. Обязательно кто-то из них находится на привязи. Если анай пасется, то инген - на привязи, и наоборот. Здесь хорошо используется инстинкт материнства. Не допускают телятницы, чтобы инген и анай вместе ушли в тайгу, тогда нарушается процесс приручения. Этот способ позволяет сохранить приплод и приручить будущего оленя к человеку.
В транспортном стаде на Мигальме и в других алыгджерских стадах весенняя система выпаса - односменная, то есть, днем анаи целый день привязаны, а оленухи пасутся, как правило, днём ингены прибегают и кормят анаев. Вечером привязывают оленух, а анаев отпускают, они вечером пасутся, бегают, а ночью лежат рядом с оленухами.
В Нерхинском стаде, как сказал Шибкеев В.Р., анаев держат на привязи на целый день, и дважды отпускают пастись. В семь часов утра привязывают анаев, а ингены до обеда пасутся. В час дня ингенов привязывают, а анаи пасутся. В пять часов вечера ингенов отпускают пастись до девяти часов вечера, естественно привязаны анаи. И уже в девять часов вечера снова привязывают ингенов. А анаи пасутся в ночи, а потом ложатся спать на ночь около матерей. В Нерхе осуществляется, как видим, двухсменная система выпаса. Раньше такая система была во всех стадах, она по всей вероятности, больше отвечает задачам приручения оленей и подготовки его к работе с человеком.

Несколько слов об уздах. Для оленухи пастухи сами изготовляют специальные узды. Она представляет ременной или верёвочный провод с двумя петлями на конце, одна петля охватывает шею ниже ушей, другая, голову, у самых рог, внизу под шеей они скреплены. Для привязывания аная используют мангун, дугообразная деревянная пластина, в середине которой через отверстие вставлен деревянный стержень в виде болта. К концу болта привязывается повод мунгуй - своеобразный деревянный карабин, благодаря которому повод не перекручивается. Сейчас в основном старыми мунгунами, новые делают редко. Привязывают оленей и анаев, за все что возможно: к корням, к деревьям, к пенькам, отесаных специально, солбакам, к жердям загонов и т.д.

Заканчивается отёл оленей. Подрастают и крепнут анайчики. Приближается середина лета. Становится всё теплее, и начинают появляться кровососущие насекомые, из них самый опасный для оленя - паут. Он то и заставляет оленей искать защиты от его жестоких укусов. А спастись от него для саянского оленя, можно только в Белогорье, где дуют прохладные и подчас холодные ветры, отгоняющие насекомых, где в жаркий день можно найти на северных склонах горных хребтов забои прошлогоднего снега и переждать там до вечерней прохлады. Не менее мучительны, бывают укусы мошки, комара, мокреца. Олень в середине июня начинает линять, облезает волос и шерсть и остается подшерсток - тонкий слой пуха. Насекомые легко добираются до кожи и жалят оленя.
Пастбища в бассейне реки Хайлемы, где пасётся Алыгджерское стадо, окружено со всех сторон гольцами. Там долго не тает снег и климат холоднее. Паут появляется только в начале июля. А вот в Нерхинском стаде и на Мигальме приходится кочевать с 20 июня или чуть позже. Здесь климат теплее и насекомые появляются раньше.
Старший пастух Нерхинского стада Шибкеев Н.Р. рассказал о переходе стада с весеннего на летнее пастбище: через неделю после рождения последнего аная, стадо перекочевывает на летнюю стоянку, в Белогорье, к верхней границе леса. Оленей гнать особо не приходится, они не разбегаются, идут всем стадом, так как появился уже паут, олени уходят в поисках затишья от них. А телятницы Адамовы сообщили о способе перегона: перед перегоном в белки мы всех оленей постепенно ловили и привязывали. Потом всех сразу перегоняли. Несколько оленей ведёт впереди пастух, а мы гоним сзади. Олени не разбегаются, они сами торопятся туда, паут гонит, мошка гонит.

Место летнего стойбища выбирают заранее. Учитывают количество оленей и возможности кормовой базы в этом районе, а так же периодичность эксплуатации этих пастбищ в прошлые годы. Пастбища расположены на открытых, выложенных хребтах без древесной растительности, например: Нерхинский и Хайломинский хребты. На этих пастбищах хороший обзор, они на большие расстояния далеко просматриваются. Или иногда они располагаются в самых верховьях рек, у их истоков, цирках, гребни которого служат естественными границами пастбищ на северных склонах цирка обычно лежит снег, иногда до августа.
В Белогорье большие площади заняты кустарниками и растениями: карликовой березой, различными карликовыми ивами и другими, встречаются субальпийские луга с разнообразным травостоем. А на границе с горнотундровой зоной в редкостройных лесах из лиственницы и кедра и много ягеля - полное раздолье для оленя.
На Мигальме, где транспортное стадо в Белогорье поставлена избушка, а вот в других стадах рядом с летним пастбищем на границе леса, ставят чум или палатку. Около стойбища обязательно делают солонцы. Загонов не сооружают, зато приспосабливают для привязки оленей пеньки и изготовляют солбаки.

В настоящее время, как только оленей перегоняют на верхнее стойбище, производят ревизию всего стада. Учёт проводит старший пастух вместе с телятницами. Он принимает от них всех: и анаев, и ингенов. После этого телятницы освобождаются от работы до будущей весны. Раньше телятницы сдавали своих подопечных в конце сентября перед выдачей оленей охотникам. Наверное, в этом был свой резон: всё лето и часть осени анаи были под заботливым присмотром опытных телятниц.
После учёта все стадо переходит уже на вольный выпас, то есть и анаи, и ингены не привязываются, хотя в некоторых стадах ещё применяют частично весеннюю систему выпаса. Сейчас пастухи считают, что в Белогорье оленей не нужно привязывать, они никуда с белков не уйдут, паут не даст возможности спуститься в долину. Паут - хороший пастух. Так к стойбищу оленей обязательно хоть раз в сутки приходят на солонцы, да в жаркие дни их загоняют пауты на дымокур, если нет поблизости снега. На летнем пастбище олени постоянно пасутся табуном. Но иногда табун делится на большие группы, которые иной раз разбредаются довольно далеко. Однако искать в этом случае не составляет особой трудности. Их находят и табуном обратно пригоняют к стойбищу.

Так проходит июль и начинается август, в начале которого в Белогорье нередки заморозки. Уже с первых чисел августа в таежных речных долинах появляются грибы - большое лакомство для оленей и оленей уже невозможно удержать на верху, надо переходить на осенние пастбища.
Даже в начале не на основное пастбище, а в речные долины, где есть грибы. Пастухи планируют такие участки, как временные, промежуточные пастбища на пути к основному. Рядом стоит загон и в нём обязательно устраивают солонцы. Если загона не планируют, то солонцы делают переменно, так как это единственное средство, чтобы иной раз собрать оленей для их учета. Олени в это время разбредаются по тайге в поисках грибов. Они уже не ходят табуном как раньше, а пасутся маленькими группами по 2-4 оленя. Вот так рассказал об этом периоде старейший оленевод Унгуштаев П.Н.: в это время очень трудно пастухам оленей искать. Кто хорошо думает, тот находит места, где грибов много. Туда и оленей гонит, они отсюда далеко не убегают, мы там солонцы делаем, олени все туда ходят соль лижут.

Уже в первых числах сентября олени начинают табуниться и постепенно скапливаться около главного осеннего стойбища: некоторые сами приходят, других находят и пригоняют пастухи.
На основном осеннем пастбище в последнее время строят избушки для оленеводов и обязательно хорошие загоны, чаще двухсекционные. Загоны делают высотой до трёх метров, ниже нельзя, олени легко перескакивают. В начале загон применяют для содержания анаев, а потом - для подсчета оленей. Анаи продолжают ещё сосать мать и пастухи, используя родственные инстинкты оленей, пытаются удержать стадо всё той же весенней системой выпаса: днём привязывают ингенов, а ночью анаев.
В первую половину сентября у оленей начинают отпиливать рога, так как они бывают тяжелыми, ветвистыми и мешают пастьбе. Но дополнительные трудности создают рога тогда, когда оленей используют в транспортных целях и на охоте. В первую очередь удаляют рога быку-производителю, потому что при брачном гоне, который начнется, быки могут нанести раны друг другу. В это время рога ещё с кровью, поэтому заранее натуго перевязывают у самых оснований, чтобы они высохли. Перед охотой у всех ездовых оленей рога спиливают в обязательном порядке. В этом году у некоторых оленей удалили рога летом и, после соответствующей обработки, реализовали их как лекарственное сырьё.
В середине сентября начинается брачный олений гон. В каждом стаде содержат несколько быков-произво- дителей, создающих к этому времени каждый свои гаремы. Гон заканчивается в октябре. В эту пору для пастухов очень важно, чтобы покрытие самок проходило в короткое время, это положительно отразится на весеннем отёле. Вот поэтому пастухи стараются собрать всё стадо в первую половину сентября.

В начале октября в стадо приезжают из села или бригада, или отдельные охотники, чтобы выбрать оленей для охотного промысла. Они отбирают сами и сами ищут ездовых оленей, если они в этот момент бродят по тайге. Попутно пастухи производят учет всего стада перед кочёвкой на зимние выпасы. Раньше телятницы в это же время сдавали ингенов и анаев старшему пастуху, а сами, получив ездовых оленей, уезжали на охоту. Телятницы-пенсионерки Адамовы В.В. и Г.Н. сетуют: мы бы и сейчас охотились, если бы нам оленей давали. Стрелять ещё можем. Раньше работали до старости, на пенсию не выходили.

В осенний период в стадо приезжает ветфельдшер или зоотехник и кастрирует молодых бычков.
После завершения всех этих работ, пастухи перегоняют стадо на зимнее пастбище, это во второй половине октября.
Как и в других случаях, перед кочёвкой обязательно выбирают подходящее место. Это должно быть повыше в горах, более или менее выположенная территория в кедрачах. Обычно в кедрачах достаточно ягеля. И в средней части гор зимой теплее. По речным долинам зимних стоянок не делают. Как всегда вдоль рек с верховий тянет холодный хиус, и защититься от него трудно. И ещё на горных реках часты наледи. Они увлажняют воздух, а влажный и холодный воздух действует на людей и животных сильнее.
Большую роль при выборе пастбища играет состояние ягеля. Очень не желательно для зимней стоянки мокрые ягельники. Они образуются осенью, когда после дождя или мокрого снега ягель намокнет и покроется ледяной корочкой. Добывать его из-под снега оленю очень трудно, нужно разбить лед, чтобы достать мох. Олень повреждает при этом губы и язык. Сухой ягель бывает тогда когда на уже примороженную землю выпадает сухой снег. Конечно, пастухи предпочитают найти пастбища именно с таким ягелем.

Нет в оленеводстве легкого сезона - это естественно. Работа сопряжена с большими физическими напряжениями, особенно в случаях с частыми неблагоприятным погодными условиями. Но зимой всё-таки труднее и сложнее, хотя в зимний период олени держатся большими группами и не разбегаются далеко. Бывают, конечно, исключения, держит их потребность в соли и пастбище, удачно выбранное с сухим ягелем и неглубоким снегом.
Проходит ноябрь. В декабре многие охотники сдают своих оленей обратно в стадо, и пастухам прибавляется работы. Всех остальных оленей, взятых на охотничий сезон, сдают в конце февраля. В декабре производится ревизия всего стада, подводится итог работы за год. И как считают везде и все, что в оленеводстве с этого момента начался новый год. Но для оленеводства эта дата не является рубежом, границей, за которой начинается нечто новое. Здесь, в одинокой избушке, расположенной далеко в тайге, на продуваемой всеми ветрами высоте, все также нужно каждый день, без выходных, идти работать: смотреть за оленями, искать их, если ушли далеко, и пригонять обратно, защищать их от волков, и мало ли ещё, что нужно. Все также тянется однообразная череда зимних дней, а ждать каких-либо изменений ещё очень долго, почти 3 месяца. На Новый год - только учёт, ничего нового нет. Поэтому осмелюсь не согласиться с утверждениями, что эта дата является началом года оленевода. Полагаю, что началом года нужно считать время пробуждения природы, время начало отёла в оленьем стаде.

Проходит январь, февраль и начинается март, когда олени выходят на солнцепёк, где слой снега становиться тоньше и проще достать ягель из-под снега. В марте начинается подготовка к переходу на весеннее пастбище.
Заканчивается трудный сезон в оленеводстве, который продолжается почти пол года. Перекочевка на весеннее пастбище делается заранее, чтобы олени до отела привыкли к новому месту. Уже в марте стадо спускается в долины. Пастухи выбирают солнечные склоны, там уже стаял снег. Олени держатся табуном. В начале апреля пастухи перегоняют их на весеннее стойбище.

Итак, прошёл год. И, хотя написанное является слабым отражением действительности, мы можем сделать заключение, что работа оленевода трудна и опасна, сопряжена и опасна, сопряжена с постоянной сменой места работы, и конечно, оленеводы заслуживают большого внимания и заботы, чем это есть на самом деле.
Итак, в данной статье была сделана попытка показать далеко не полную картину жизни оленевода в Тофаларии в течение года. Отдельно хотел бы остановиться на тех вопросах, которые были недостаточно освещены в работе. Автор полагал, что не следовало загружать содержание отвлекающими сведениями. Но они важны, и о них пойдёт речь дальше.

Бурная тема осени нарастала: среди зелени и желтизны тундры запестрели красные пятна. Но олени еще не появлялись. За весь август мимо нас прошли всего три самца- одиночки, у двух первых рога были в бархате, у последнего залиты кровью. Бархат сошел с них, и лишь двухфутовый лоскут свешивался с самого высокого кончика наподобие покрывала, свисающего со средневековой прически. Пройдет ли основной поток осенней миграции через здешние места, как и в прошлом году? Это казалось маловероятным: предшествующее ей коловращение теперь начиналось далеко вверх по Истер-Крику.

Волчата надевали свои осенние шубы. Черный остевой волос в шесть дюймов длиной начал прикрывать густой кремовый мех и молодой подшерсток. Волчата становились взрослыми волками.

Расцветка тундры делалась сочнее день ото дня. Зелень исчезла. В долгих полярных сумерках красный цвет густел и так тепло мерцал внизу, среди желтых пятен под нашей горой, что взгляд невольно тянулся к нему, как к огоньку. На длинных террасах за рекой тундра была рыжевато-коричневой с красной подложкой и напоминала теплое живое тело под тусклой шерстью. И тем не менее краски продолжали густеть. В сумерки сам воздух, казалось, был насыщен цветом. Террасы возвышались одна над другой широкими малиновыми ступенями, а поверх них грозно смотрели горные вершины, седые от снега, сквозь который проглядывала чернота камня; сейчас они имели куда более устрашающий вид, чем впоследствии, когда стали совершенно белыми.

Не знаю, то ли последний перед ледоставом визит Энди, то ли сама осень навеяла на нас уныние. В тот вечер мы просматривали почту. По крыше барабанил дождь, в изголовье кровати, шипя, ярко полыхал фонарь.

Нас особенно огорчила полученная с почтой статья о видовом фильме, из которой явствовало, что природа в этом фильме сильно приукрашена.

Порой мне страшно хочется откровенно скучной правдивости и размаха, - задумчиво проговорил Крис.

То был час трезвой поверки всей нашей жизни.

Я не оправдала твоих надежд, - сказала я, по-детски напрашиваясь на утешение.

Крис улыбнулся и обнял меня.

Я добился такого, о чем не мог и мечтать. Я забрался сюда, на хребет Брукса. Я живу не в палатке, а в доме! У меня есть печка, примус, персики, виноград, помидоры, мясо!

Следующие несколько дней я хандрила. То была всего-навсего тоска по женскому обществу, хоть я и не отдавала себе в этом отчета. В последний раз я видела женщину много месяцев назад. В день рождения моей матери чувство тоски достигло предела. Пустяковый случай из моей жизни, казалось навсегда позабытый, вспомнился мне, - вероятно, - потому, что он говорил о возможности человеческого общения, и прежде всего с женщинами. Как-то раз, путешествуя, мы с матерью остановились переночевать на одной ферме. Утром, после того как мы позавтракали одни в столовой, мать пошла к приветливым хозяевам в большую опрятную кухню, чтобы налить себе еще кофе. Вся она - волосы, лицо, глаза - была словно соткана из солнца. Для занятых работой женщин это был момент непринужденности и веселья - покойная приветливость вошла в самую гущу деловитости. Момент, когда встречающиеся в пожатии руки, человеческая доброта внушают неожиданную уверенность в себе. Момент, бесконечно далекий от той минуты, когда человек говорит: «Ах, я никогда не думал, что мне придется так умереть».

Вместе с этим воспоминанием пришло и другое, словно из глухой лесной чащи, - ибо так уж перемешиваются воспоминания у человека, который никогда неотходит так далеко от животного, какмы склонны предполагать, - предсмертный крик какого-то маленького зверька в ночи: «Я не хочу умирать!»

В тот вечер я вышла под открытое небо и долго стояла одна за бараком.

Было тихо. С реки доносился слабый шум, тонувший в бурях и треволнениях августа и первой половины сентября. Огромная, в четверть заснеженного горного массива вверх по Истер-Крику, луна поднималась из-за гор, озаряя небо синим светом. У меня под ногами светлела, в один цвет с тундрой, скошенная крыша барака. Внизу, у подножья горы, царила тьма.

Было холодно - наверное, даже очень холодно. Но природа словно заново являлась взгляду - та самая «природа», которую так легко любить в умеренном поясе и которая была забыта, о которой не вспоминалось здесь. Все казалось каким-то благожелательным, милым, восхитительным, словно исполненным какой-то отзывчивости: то начиналась «арктическая эйфория».

Наутро краски исчезли. Горы и тундра были того неимоверного серо- коричневого цвета, какими их видишь, когда они выходят из-под снега.

Погода была чудесная - солнечная, тихая. По реке плыла шуга, затвердевая льдом у берегов. Волчата были зачарованы тонкой ледяной окаемкой, наросшей по краям луж. Они ступали на нее, проваливались, били по ней лапами, уносили в зубах кусочки льда.

Ночь на 19 сентября была такая холодная, что я ушла чистить зубы в барак, хотя нутром чувствовала, что сегодня должна быть «иллюминация». Когда я выбежала на зов Криса, у меня перехватило дыхание.

Огни северного сияния нависали над самой головой и заполняли все небо… Мягкая белизна, неохватно широким поясом простершаяся с востока на запад, и сквозь нее просвечивают звезды. Яркие пятна света на севере и на востоке, берущие начало в каком- то невидимом сиянии за горами. Какое жизнеподобие! Какая живость и подвижность в самой структуре!

Бурная тема осени нарастала, и точь-в-точь на ее вершине раздались трубные звуки миграции.

Наутро после северного сияния было четырнадцать градусов выше нуля.

Крис вынес проветрить наши спальные мешки. Чуть- чуть солнца, дымка облаков, ветер с северо-запада. Я начала готовить завтрак.

Лоис! - позвал он.

Я выбежала к нему.

Привяжи Тутч.

Подходя к собаке, я посмотрела на запад с края горы. Там были олени.

Они шли миграционным шагом с северо-запада на юго-восток, направляясь через хребет на свои зимние квартиры. Они двигались прерывистой колонной, как обычно при осенней миграции.

Мы взяли кинокамеру и волков и спустились к подножью горы поджидать оленей. Крис расположился по одну сторону отмеченного рытвинами русла миграции, я - по другую, укрывшись за холмом от приближающихся животных. Волчата жались к моим ногам, негромко поскуливая от нервного напряжения.

Вот за холмом раздалось цоканье копыт по замерзшей траве, глубокое, пронзительно спокойное «ма!» олененка - приятный звук, как часть самого ветра и тундры. За холмом двигались живые, мягкие, как замша, серые тела красивые, каждое мир в себе, у каждого чуть отличная от других шуба.

Проворный олененок, скакавший за своей маткой, вдруг нырнул под нее подкормиться. У двух самцов были ослепительно сверкающие белые рога; на них намерз лед, видимо, после того как они окунули их в воду. У остальных оленей, в, том числе у самок, рога были кроваво- красного цвета. У некоторых на рогах трепались бархатные лоскуты, и ветер заносил их вперед; олени шли по ветру, не чуя никакой опасности - ни запаха волков, ни запаха человека.

Испуганные волчата жались ко мне, уползали в кусты. В интервале между колоннами Алатна, завидя одинокую самку с детенышем, погналась было за ними, но быстро вернулась назад: приближалось стадо взрослых самцов. Лопасти розеток, как огромные коричневые листья, нависали над их мордами, груди были покрыты густой белой шерстью.

Прошел час. Мною начало овладевать беспокойство: волчата заскучали, и, если они убегут, кто знает, вернутся ли они домой; они еще ни разу не выходили в тундру одни. В конце концов они действительно убежали - к своему излюбленному месту игр на песчаных отмелях.

Час за часом олени приходили и уходили вдаль, к припорошенным снегом горам. Среди них попадались калеки. Самец, двигавшийся наподобие лошади- качалки в сопровождении небольшого стада преданных самок; завидев нас, он испуганно остановился, но затем продолжил свой путь. Олененок с выпиравшей лопаткой, не то сломанной, не то вывихнутой. Самка, насилу волочившая за собой негнущуюся ногу. Еще одна покалеченная самка, в одиночестве совершающая свой путь в промежутке между колоннами.

Мы находились не в основном русле миграции, а лишь на одном из его крупнейших ответвлений. Одиночки и отбившиеся от стада животные будут идти здесь еще несколько дней, мало- помалу убывая в числе. В четыре часа дня основной поток миграции иссяк. Крис стал собирать свои фотопринадлежности.

Я пошла домой напрямик по крутому склону Столовой горы. Вдруг, откуда ни возьмись, ко мне, скуля, подскочил мистер Барроу. Он страшно обрадовался, что нашел меня, но это доставило ему лишь минутное утешение: как и я, он жаждал разыскать остальных волчат.

Взобравшись на вершину, я завыла. Волчата ответили, причем с той стороны, где нам и в голову не пришло бы их искать. Они сидели на рыжевато-коричневой горной гряде к северу от нас, едва заметные в рыжем кустарнике, и не хотели возвращаться домой. Тут подоспел Крис, и мы стали выть дуэтом, уговаривая их вернуться. Волчата упорствовали: последние несколько часов в тундре, на их взгляд, творилось неладное, и им было не по себе. Еще во время прохождения оленей я слышала тревожный, потерянный вой, по всей видимости мистера Барроу. Для нормального самочувствия волку необходимо, чтобы все вокруг было как положено. Он отшатывается даже от новых шнурков, нарушающих совокупность признаков, составляющих понятие «друг».

В конце концов я отправилась «уговаривать» волчат кусочками мяса, и они последовали за мной. При этом я монотонно напевала призыв, которым заканчивались наши дневные прогулки: «Теперь пойдем домой, покушаем мясца».

Этот день был пронизан настроениями множества живых существ, включая нашу жалость к больным и увечным, с трудом тащившимся по тундре. Не один раз на дню мне хотелось, чтобы у Криса было ружье и он помог какому-нибудь калеке умереть. Но Энди уже давно забрал у нас ружье, задумав поохотиться на лосей.

На следующее утро было десять градусов выше нуля. По озеру гуляла серая зыбь, но посредине и с одного края оно было ровным и прозрачно- темным. Это был лед. Олени пришли с ледоставом, куропатки прилетят с первым снегом.

«Медленные» олени- самцы, «лошади- качалки», «усталые» оленята - все они плелись в хвосте миграции. Изящная, укра шенная рогами серая самка шла одна с «усталым» оленен ком. Она убегала вперед, наискосок ударяя в землю копы тами, легко неся свое гибкое тело и чуть- чуть - неуверенно повернув голову набок. Затем она останавливалась и ждала, пока олененок, медленно и натужно перебиравший ногами, почти поравняется с нею, потом бежала дальше. Судя по всему, ей страшно хотелось догнать ушедших вперед оленей. Быть может, «усталые» оленята были просто больными?

В эти дни мы увидели две жутко откровенные сцены из жизни тундры.

29 сентября небо заволокло темными тучами, тундра побурела и погрузилась в полумрак. Теперь Тутч выходила с нами на прогулки. Мы шли вдоль зарослей ивняка по пробитым оленями тропам против хода миграции (Тутч с волчатами убежала вперед) и вдруг застыли на месте. Впереди, на возвышенности между холмами, стояли две оленихи. Они только что показались и сразу увидели нас.

Тутч устремилась к ним. Пять волчат неуверенно последовали за нею, набираясь у нее смелости. Одна из самок побежала. Другая, как ни странно, стояла на месте и, глядя на Тутч сверху вниз, издавала лающие звуки. Остерегаясь животного, которое не стало спасаться бегством, Тутч без видимой надежды на успех бросилась за бегущей оленихой и вскоре скрылась из глаз.

Тем временем молодые волки неуверенными бросками, один за другим, подбирались к стоящему оленю - это была годовалая самка. Они то и дело останавливались, поднимали головы и разглядывали ее: молодые волки боятся крупных животных. Они медлили. Но они были прирожденными охотниками на оленей и в конце концов погнали олениху. Она побежала прямо на нас по маршруту миграции.

Это была странная охота. Олениха бежала, слегка оскальзываясь на покрытых льдом лужах. За нею, растянувшись цепочкой, неуклюже трюхали волки.

Это было невероятно, но это было так. Хотя она бежала не очень быстро, они все равно не могли бы догнать ее. Футах в пятидесяти от нас она стала к ним передом, опустилась на колено, легла. Волчата, по-прежнему не решаясь приблизиться, обступили ее рыжевато-коричневой толпой. Целая и невредимая, она поднялась, повернулась и побежала дальше, но через несколько ярдов снова повернулась к ним передом и легла. На этот раз волчата уже не выпускали ее.

Прикончи ее! - взмолилась я. - Ножом, чем угодно!

Я побежала домой за каким-нибудь оружием. На обратном пути я встретила Криса.

Они уже перегрызли ей глотку, - сказал он.

Мы пошли к трупу. Морды волков были вымазаны в крови. Мы осмотрели тело оленя. Легкие были лишь частично вздуты. В них было восемь абсцессов некоторые величиной в мячик для пинг-понга, - частично скрытых легочной тканью. Они походили на кисты, образуемые легочным ленточным червем.

На следующий день мы снова отправились вспять по маршруту миграции.

Навстречу нам показался одинокий олень, и Тутч погнала его. Пустой труд, подумали мы, но как только олень и собака скрылись за холмом, я поняла, что сейчас произойдет невероятное.

Она догонит его! - сказала я.

Похоже, что так.

Лай приближался. Крис наладил кинокамеру. Вот показались олень и собака, они бежали на нас. Волки осторожно двинулись им навстречу. Тутч схватила оленя за заднюю ногу, рванула.

Олень упал, потом с трудом поднялся, выворачивая лопатки и натужно пригибая шею к земле, но задние ноги не слушались его. Тутч перехватила ему поджилки.

Он лег и лежал тихо, ничем не выдавая свою муку, обманчиво спокойный, словно отдыхал, в то время как вокруг творилось то чудовищное, от чего надо бежать и бежать: крики, свист, суетня мохнатых животных, пахнущих смертью и ужасом. Он опять сделал отчаянную попытку встать, но Тутч быстро, свирепо затрясла его раненую ногу, схватила за горло. Волки нерешительно сомкнули круг.

Это было жуткое, печальное зрелище. Мне кажется, оно навсегда бросило тень суровости на мое лицо.

Лишь на следующий день мы пошли к месту происшествия - выяснить, почему это был «медленный» олень. Но это было невозможно, так как тушу почти подчистую убрали дикие волки. Осталось лишь несколько кучек обглоданных костей, разбросанных по опушке ивовых зарослей; дички таскали туда мясо кусками и поедали в укрытии друг подле друга.

Мы рассматривали эти останки, как вдруг наши волки сорвались и бросились от нас со всех ног, явно учуяв какой-то запах. Мы поспешили за ними и пришли к тушам двух оленей, загнанных дикими волками. Туши были почти целы; вне сомнения, дикие волки рассчитывали вернуться к ним. Ведь убитое животное все равно что кладовка с мясом.

Один из оленей был самцом, и позже Крис «крал» с туши мясо, запасая его впрок для наших волков. Другой был детенышем. Он- то и раскрыл нам тайну «лошадей- качалок».

Мы видели «лошадей- качалок» с самого начала нашего пребывания в Арктике: очень мало - в мае, много - в июле. По всей вероятности, они не переживали зимы, если учесть, как трудно им разрывать снег в поисках пищи.

Поэтому, убивая «лошадь- качалку», волки убивали животное, которое, вероятно, все равно не пережило бы зиму.

Поначалу мы решили, что «лошади- качалки» - это олени с перебитыми ногами. Однако у олененка была распухшая, пораженная болезнью нога. Половина рогового покрова копыта сошла, оставшийся болтался на распухшей ноге, имевшей вид кровянистого мясистого обрубка или культяпки. Вся нога была покрыта длинными волосами - признак того, что животное почти не пользовалось ею. Перед нами было явное свидетельство распространенности среди оленей копытной болезни.

В следующие несколько дней мы нашли еще двух мертвых оленят. Вернее, не нашли, а были приведены к ним волками. Один из них был так искусно запрятан в ивняке на берегу заметенного снегом ручья - вероятно, песцом, - что мы никак не смогли бы отыскать его сами. От тушки уцелела лишь освежеванная грудная клетка, ног не было. Вполне вероятно, мы нашли бы на них признаки копытной болезни. У другого олененка, как у самого первого, была распухшая, пораженная болезнью, нога.

Трупы оленей попадались редко. По пятам миграции шла стая, насчитывавшая не более пяти волков, - так же, как и в прошлом году. Но за все то время, что мы ходили по маршруту миграции, прочесывая местность с помощью наших волков, мы нашли всего лишь эти четыре туши животных, убитых дикими золками, - трех оленят, два из которых явно были калеками, и одного самца. Едва ли приходится сомневаться, что этот самец, как и олень, загнанный Тутч, был «медленный». Волки просто не могут соревноваться в беге со здоровыми оленями.

За все время нашего пребывания в Арктике единственными здоровыми оленями, павшими жертвой волков на наших глазах, были оленята в гуще большого стада. Мы видели много случаев охоты волков на оленей. Как-то раз Серебряная грива загнала оленя за холмом. Мы не видели конца охоты, но знали, что волк будет с добычей. Уже через минуту после начала охоты можно сказать, каков будет ее исход. Олень- жертва - это олень, который не может быстро бежать. А бежать быстро он не может либо по причине копытной болезни, либо от того, что его легкие поражены ленточным червем, либо от того, что его ноздри забиты личинками носового овода. И если больной олень погибает, это не урон для стада, а для самого животного - избавление от мук.

С другой стороны, мы видели, как попавшие на первый взгляд в безнадежное положение олени уходили от волков. Например, беременные самки в мае, перед самым отелом. А также детеныши. Мы видели, как здоровый олененок, бегущий вместе со стадом, без труда поспевал за взрослыми. Он вроде даже и не бежал, а, как выразился Крис, «мерял землю шагами» - так далеко выбрасывал вперед ноги, что, казалось, несся по воздуху, и это получалось у него совершенно автоматически.

Даже «олененок- качалка», как нам случилось раз наблюдать, поспевал за стадом, убегая от Тутч.

Волки уничтожают оленей избирательно, отбирая не самых сильных, а самых слабых. Так же они поступали и с бизонами на нашем старом Западе. Вспомним меткое наблюдение, сделанное в 1804 году капитаном Кларком (экспедиция Льюиса и Кларка): «Повсюду возле больших стад бизонов я замечаю волков. Когда бизоны передвигаются, волки следуют за ними и пожирают тех, которые погибают случайно или слишком слабы и тощи, чтобы поспевать за стадом».

Но хорошо ли, что погибают и здоровые оленята? Убедительный ответ на это давали сами олени далеко к югу от Полярного круга, как раз в то время, когда мы бродили по путям оленьей миграции здесь, в холодной осенней тундра.

Там, на юге, в 1947 году была начата «борьба» с волками в целях защиты нельчинского стада оленей, численность которого составляла тогда 4000 голов.

Десять лет спустя она уже составляла 42 000 голов - невероятная цифра!

Правда, учет не всегда ведется одинаковыми методами, и, возможно, первая цифра грубо занижена, а вторая - завышена. Тем не менее скачок в увеличении поголовья несомненно был. Но вот беда: площадь зимних пастбищ оставалась неизменной. Как сообщают в своей книге «Дикие животные Аляски» доктор Старкер Леопольд и доктор Фрейзер Дарлинг, уже в 1953 году эти пастбища, по-видимому, были сильно истощены. К 1957 году лишайниковый покров на них был вытоптан, прорван, замят, но олени упорно паслись на одних и тех же местах и не хотели перебираться на хорошо сохранившиеся пастбища. В том же году служба охраны диких животных и рыбных богатств была вынуждена не только отказаться от истребления волков в районе Нельчина, но и объявить его своеобразным волчьим заповедником и запретить в нем отстрел волков. Другими словами, на нельчинских пастбищах волк был взят под защиту закона, тогда как прежде с ним велась беспощадная борьба.

Этот поворот на сто восемьдесят градусов был вызван опасением, что численность оленьего стада может превысить возможности его прокорма в зимних условиях. После многих лет борьбы с волками административные органы увидели в волке полезный, более того, необходимый регулятор процесса размножения оленей и отказались от программы его уничтожения. Это был колоссальный шаг вперед в общественном понимании того, где кончается действительная охрана диких животных и начинается безрассудное избиение козлов отпущенья.

Как-то ночью произошло жутковатое, как наважденье, событие: к нам на гору поднялся большой волк. Мы обнаружили его следы утром на свежевыпавшем снегу; они вели вверх по тропе к бараку и загону. Возможно ли, что вместе со стаей, рыскавшей по округе, бегал Курок и что он решил «заскочить домой», когда стая пробегала мимо? Однажды нам уже показалось, что он приходил ночью, но тогда не было снега и мы не обнаружили никаких следов.

7 октября мимо нас прошел последний олень. Для нас это была последняя из миграций, как удары пульса отмечавших время нашего пребывания в Арктике.

Жили три бедных эвенка-пастуха.

Жили дружно: в гости ездили друг к другу, в беде выручали друг друга.

Каждый эвенк имел по десять оленей. На каждом олене ставил свою тамгу. Пасли они оленей в разных долинах. Сойдутся, и каждый своих оленей хвалит.

Однажды ночью кто-то согнал оленей в одну долину и тамгу на всех поставил одинаковую.

Встали утром пастухи, и никто своих оленей узнать не может.

Заспорили эвенки:

Это мои олени!

Нет, это мои олени!

Спорили долго, а оленей поделить так и не могли.

Пришли в чум своих отцов. Отцы сошлись, спорили, спорили и тоже оленей поделить не могли.

Пришли эвенки в чум к своим братьям. Сошлись братья, спорили, спорили, и тоже оленей разделить не могли.

Так ходили эвенки из чума в чум, никто не мог разделить их оленей.

Тогда решили они отыскать самого умного в тайге и его спросить.

Долго шли и дорогой все спорили:

Мои олени!

Нет, мои олени!

Пришли в далекое стойбище, спросили:

Где самого умного сыскать?

Им ответили:

Умнее Орумо-богача нет; стадо оленей у него самое большое…

Потоптались на месте эвенки, друг на друга посмотрели, сказали:

Орумо-богач нам не поможет.

Ушли эвенки. В другом стойбище спросили:

Где самого умного сыскать?

Им ответили:

Шаман Алка - самый умный, силу имеет немалую…

Не поможет нам шаман Алка, - ответили эвенки, - сила его темная, худая…

Спросили эвенки:

Кто хозяин этого стада?

Мы - хозяева, - ответили пастухи дружно.

Удивились эвенки:

А тамгу чью ставите на оленях?

Тамга на всех одинаковая, - ответил старый Тока.

Как одинаковая? - еще больше удивились эвенки.

Пастухи ушли к стаду.

Старый пастух Тока сказал:

Говорите, эвенки, о своей беде. Помогать будем, чем можем.

Рассказали эвенки. Выслушал их пастух Тока, трубку из зубов вынул, и видят они через синее облачко дыма, как смеется Тока.

Я думал, у вас беда большая случилась, оттого так далеко шли…

Эвенки удивленно переглянулись:

Как разделим оленей: тамга у всех одинаковая?

А пастух Тока спрашивает:

Дружно ли вы, эвенки, жили? А?

Отвечают:

Тогда зачем же оленей пасти врозь, пусть у них будет одна тамга, один хозяин.

Эвенки зашумели, обступили пастуха Току:

Кто, кто хозяином оленей будет? Кого назовешь из нас? Тебя, старого, слушать будем!

Опять Тока трубку из зубов вынул, облако дыма пустил и говорит:

Ваше стадо - вы и хозяева.

Обрадовались эвенки, каждый думает: «Как я разбогател: было у меня десять оленей - стало тридцать».

Попрощались они с пастухом Токой и довольные ушли. Идут и говорят:

Однако, старый Тока самый умный в тайге, другого искать не пойдем.

С того времени помирились эвенки, оленей пасут сообща, тамгу ставят одну.

Литературная обработка Г. Кунгурова.

Чукотское оленеводство – дело непростое : оленьи стада буквально растворяются на бескрайних просторах и в хаосе сопок. Человеку, чтобы удерживать подле себя полудиких животных, требуются изрядное умение и сноровка. А тут еще погода поблажек не дает, да и волки не дремлют. Чуть зазевался, враз можно растерять наработанное годами! Поэтому считают оленей регулярно. Вот и в усть-бельском хозяйстве со звучным названием, доставшимся с советских времен – «Первый ревком Чукотки», стада просчитывают несколько раз в год. Например, осенью, когда помимо прочего необходимо узнать, насколько пополнилось оленепоголовье подросшим за лето молодняком. Для этого с центральной усадьбы отправляется целая экспедиция. На большом вездеходе уложен кораль – передвижной загон. На двух других едет непосредственно отряд коральщиков со своим скарбом: рабочие, зоотехники, ветспециалисты.

Здесь действуют неписаные правила, и все куда проще. Здесь люди и олени, взмыленные от пота: и пыль летит во все стороны, и шерсть клочьями. Другая жизнь!

– Важенка, бычок… Коли его… Получил свою порцию, отваливай… А ты куда прешь, черт рогатый… Кровь идет! Кро-о-вь!..

В станок влетает бык-производитель. Преграждая путь рогачу, его поджидает ветспециалист Петр Омрытагин с неизменной пробиркой и толстой иглой в руках.

– О, дяденька, иди сюда, – шутливо приветствует он. Опасаясь рогов, Петр бочком подступает к быку. Несколько секунд – и процедура закончена. Отпущенный олень с выпученными глазами со всех ног улепетывает от кораля. Вдруг сквозь шум доносится гул турбин. Через какое-то время прогудел другой самолет... Занятно: там, высоко за облаками, люди летят по своим делам и не задумываются, что под ними, посреди Чукотки, кто-то в это же самое время упражняется с оленями. Вроде разделяют нас какие-то километры, но на самом деле мы словно в разных мирах. Там высокие технологии, комфорт, гипертрофированная безопасность: крохотный перочинный нож воспринимается как потенциальная угроза. В тундре все по-другому. У каждого на поясе настоящий тесак, а то и два. И никто разрешение на ношение холодного оружия не спрашивает. Здесь действуют неписаные правила, и все куда проще. Здесь люди и олени, взмыленные от пота: и пыль летит во все стороны, и шерсть клочьями. Другая жизнь!

Бригадная метка. На выходе из кораля на карандаш берется каждое животное. Причем учет идет не абы как, а по категориям: важенки отдельно, бычки отдельно и так далее, кастраты, третьяки... Помогает пересчитывать стадо старый опытный оленевод Николай Ынкенаймын. Словно заведенный, он раз за разом громким протяжным голосом по-чукотски называет, к каким категориям относятся олени, стремительно выскакивающие один за другим из станка. То и дело слышится: – Кею… кею… – значит, зачастили телята. А их уже ждут. Молодые пастухи устраивают целые соревнования, состязаясь, кто больше изловит чаатом-арканом телят. В азарте арканы сталкиваются в воздухе, путаются. Пойманные малыши отчаянно бьются в удавке. Их тут же валят на землю и быстро вырезают ножом на оленьих ушах бригадную метку. По такой метке, если теленок отобьется от сородичей, определяется его принадлежность к тому или иному стаду. Поддалась всеобщему азарту и повариха Елена Яник. Неторопливо собрала кольцами аркан, бросок… оп! Петля захлестнулась точно на шее проносящегося мимо теленка. Парни от удивления дружно вскрикнули. Зря удивляются – в юности Елена не один год пастушила наравне с мужчинами.

В сумятице загонов обезумевшие олени ломали себе ноги, рвали полотно кораля и вырывались наружу. Доставалось и людям. Вот зазевался коральщик – и оказался под лавиной парнокопытных. Все, конец!

– Неужели все?! – с удивлением воскликнул молодой коральщик, провожая взглядом последнего оленя. Свершилось! У всех приподнятое настроение – завтра домой! Но нет. Как назло, ночью часть товарного стада, отбитого для забоя на мясо, под покровом снежной круговерти, угнали волки. Пастухи на вездеходах сразу отправились на поиски, а остальные замерли в томительном ожидании. Наконец четыре сотни животных возвращены, волки зарезали только пару оленей. Сегодня удача явно не на стороне серых разбойников.