Истории успешных людей. Рудольф Нуриев

17 марта 1938 в семье военного политрука Хамета и домохозяйки Фариды родился, наконец, долгожданный сын - Рудольф Нуриев. Биография этого великого человека началась весьма неординарно. Четвертый и последний ребенок четы (после дочерей Розы, Розиды и Лидии) появился на свет в поезде, где-то между станцией «Раздольное» и Иркутском. Отца вскоре назначили на службу в Москву, но прижиться в столице семье не дала война. Мать с детьми была эвакуирована в Уфу, и в этом городе прошли все детские и юношеские годы будущего балетмейстера.

Биография Рудольфа Нуриева показывает, что талант в мальчике открылся рано. Уже в семь лет он посещал разнообразные хореографические кружки и секции народного танца. Когда ему исполнилось одиннадцать, Рудольф определился: больше всего ему по душе был Он берет уроки у примы Дягилевского балета А.И. Удальцовой, а потом у Е.К. Войтович - солистки Кировского театра. Трудовой путь будущая знаменитость начала в пятнадцать лет, поступив в труппу оперного театра Уфы.

В 1955 году биография Рудольфа Нуриева обогащается новым событием - переездом в Ленинград, где он поступает в хореографическое училище. Талант юного балеруна не остался незамеченным: через три года он даже солирует в постановках театра им. Кирова. Еще будучи студентом, он выезжает за рубеж, в частности, на VII Всемирный фестиваль молодежи в Вене (1959 г.), где удостаивается Затем последовали гастроли в ГДР, Египет и Болгарию.

В мае 1961 года биография Рудольфа Нуриева резко поменяла свое русло. Балетмейстер в составе труппы вырвался из-за заслона «железного занавеса» и выехал в Париж. Но уже 16 июня того же года, не дожидаясь конца гастролей, он эффектным жестом попросил политического убежища. Долго ли он колебался, выбирая между гарантированной карьерой в своей несвободной стране и неопределенной судьбой «невозвращенца»? Мы этого так и не узнаем…

Реакция бывшей Родины была молниеносной: уже в апреле 1962 года Ленинградский городской суд вынес свой «справедливый» вердикт: семь лет лишения свободы и Радует лишь то, что приговор был вынесен заочно. Великому таланту не суждено было пропасть, и уже с 23 июня 1961 года биография Рудольфа Нуриева пополняется новыми профессиональными достижениями. Балетная труппа в Париже, потом Лондонский Ковент Гарден, где он танцует в паре с Марго Фонтейн, Гранд Опера, Миланская Ла Скала, США, Канада, Венский театр... Кроме того, Нуриев снимается в кино, в частности, в фильме «Валентино» (в 1977 году).

Лишь на два дня, имея в кармане паспорт гражданина Австрии, он посетил СССР времен перестройки, чтобы встретиться с умирающей матерью (в 1987 году). Уже тогда он знал, что переживет ее ненадолго. В 1984 году у него в крови обнаружили ВИЧ. С 1961 года Нуриев состоял в открытой связи с танцором из Дании Они составляли гомосексуальную семейную пару 25 лет, вплоть до смерти Эрика. Скончался Нуриев от СПИДа в январе 1993 года в Париже в канун За два года до смерти он был реабилитирован как жертва Похоронен великий балетмейстер и танцор Рудольф Нуриев на кладбище Святой Женевьевы недалеко от столицы Франции.

Rudolf Nureyev

Рудольф Хаметович Нуреев

Выдающийся танцор балета XX века, балетмейстер.
Признано, что Рудольф Нуриев полностью изменил мужской танец в классическом балете.

Настоящая фамилия - Нуреев, Рудольф Хәмит улы Нуриев (татар.)

Рудольф Нуриев родился в поезде, направлявшемся во Владивосток, перед станцией Иркутск. Мать танцора - татарка, отец - башкир. Детство Нуриева прошли в Уфе. С 7 лет танцевал в детском фольклорном ансамбле, с одиннадцати брал уроки у Удальцовой, бывшей солистки Дягилевского балета. В 16 лет его зачислили в труппу Уфимского оперного театра, а через год, в 1955 году, Рудольф уже учился в ленинградском хореографическом училище имени А. Вагановой.
После окончания училища, с 1958 года - солист балета Ленинградского театра имени С.М. Кирова (ныне - Мариинский театр, Санкт-Петербург).

16 июня 1961 года, находясь на гастролях в Париже вместе с труппой Кировского театра, Нуриев решил остаться на Западе. В Париже Нуриев был занят только в последнем акте одного из балетов. Публика шла смотреть именно на него, каждое выступление сопровождалось овацией.

Вскоре Нуриев начал работать в Королевском балете в Лондоне и быстро стал мировой знаменитостью. Получил австрийское гражданство в 1982 году. Выступал по всему миру (в Европе, США, Японии, Австралии). Работал очень интенсивно, например, в 1975 году число выступлений достигло трёхсот.
В 1983-1989 годы - директор балетной труппы Гранд-опера в Париже, Франция.

Кинодебют - в советском фильме-балете "Корсар" (1958). Снимался в европейских фильмах-балетах. Исполнял и драматические роли, наиболее известная - звезда немого кино Рудольф Валентино в фильме английского режиссёра Кена Рассела "Валентино" (1977). Снимался на ТВ.

Незадолго до смерти несколько раз посетил Уфу, Санкт-Петербург. Скончался 6 января 1993 года в Париже. Похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.

Глава 17. Распутный гей

Надо иметь смелость, чтобы быть одному.

Рудольф Нуреев

Меняя театр за театром, хореографа за хореографом, роль за ролью, Рудольф Нуреев менял также и мужчин, пускаясь из одного приключения в другое. Мог ли он существовать иначе? Вся его жизнь была обращена к танцу, и места для стабильной, «правильной» любви в ней не оставалось. Слово «стабильность» в интимном словаре Рудольфа никогда не присутствовало. Он был верен только Терпсихоре - потому что она, ветреная женщина, предполагает разнообразие. В своей же земной любви он был очень свободолюбивым. Понемногу открывая для себя те громадные возможности, которые предоставлял ему раскованный Запад и в части сугубо плотских встреч, молодой человек стал во всей полноте использовать то, что теперь называют великой гомосексуальной эмансипацией семидесятых. В конце концов это сделало его иконой этой эмансипации.

Любовь для Рудольфа прежде всего была сексом. Его связи были короткими и многочисленными, и он старался никого в них не посвящать. Только трое мужчин действительно имели значение в его жизни, остальные - всего лишь случайные, хотя и яркие, эпизоды. Причина подразумевалась: Нуреев был гомосексуалистом, влюбленным в парней. Но… его выраженная привязанность к мужчинам не мешала ему иметь и гетеросексуальные связи. Но все они оставляли в нем чувство разочарования.

В Ленинграде за ним не замечали побед над женским полом, и однокашники подшучивали, что Рудик «женат на перекладине» из учебного класса. Однако это не совсем так. Самые первые любовные переживания у Рудольфа были связаны с молодой танцовщицей, прибывшей издалека, кубинкой Мениа Мартинес, приехавшей постигать русский балетный стиль.

Мениа была смешливая, живая - другая. Как и Рудольф, она говорила по?русски с акцентом. Как и он, она была не похожа на своих соучеников, таких послушных и одинаковых, словно отлитых по форме. Мениа хорошо пела, играла на гитаре, носила пестрые юбки и была по?хорошему нахальной. Рудольф очень скоро обнаружил в ней друга, тем более что они любили одни и те же книги, слушали одну и ту же музыку, посещали одни и те же музеи. Мениа Мартинес впоследствии вспоминала: «Мы были все время вместе, в том числе и в выходные дни, и для всех я была невестой Рудольфа» {733} . Действительно, очень скоро они стали неразлучны и, когда позволяла минута, нежно целовались. Им было по восемнадцать лет - возраст надежд. «Рудольф меня целовал, но я никогда не хотела иметь с ним сексуальных отношений. Я была латиноамериканкой, и для меня было обязательным условием выйти замуж, прежде чем заниматься любовью. Рудольф меня прекрасно понимал и уважал мое решение. Он, правда, говорил: „Мы потом поженимся “. Но для меня это было слишком неопределенно» {734} . Их отношения так и остались чисто романтическими. В Советском Союзе пятидесятых годов, да еще в самом училище, сексуальная связь между учащимися была недопустимой: ведь она могла привести к нежелательной беременности начинающей балерины, и Рудольф это прекрасно понимал.

В июне 1959 года Мениа окончательно уехала на Кубу, и Рудольф переживал разлуку как настоящую драму. Он даже осмелился пропустить репетицию с Дудинской, чтобы проводить свою любимую до Москвы. Украдкой он вскочил в поезд и вдруг вошел в ее купе. Они долго целовались. Приехав в Москву, Рудольф проводил Мениа до аэропорта и был в слезах в момент прощания. Он очень хорошо знал, что советский человек никогда не сможет выехать из страны, чтобы навестить подругу в другом полушарии. Всхлипывая, он повторял, что они «никогда больше» не увидятся.

Однако несколько месяцев спустя они случайно встретились на международном фестивале молодежи в Вене. Рудольф представлял Советский Союз, Мениа - Кубу. Всю неделю они были неразлучны, и Рудольф, как тогда в поезде на Москву, предложил ей выйти за него замуж «прямо здесь, в Вене». «Я была очень удивлена его предложением, - вспоминала Мениа. - Я думала, он хотел воспользоваться этой возможностью, чтобы покинуть Советский Союз. В Ленинграде я показывала ему английские журналы о балете, и он мне всегда говорил: „Когда?нибудь я буду танцевать в этом театре Европы, а потом в этом. Весь мир будет открыт передо мной“. И я на самом деле была уверена, что увижу его когда?нибудь там» {735} . Тем не менее Мениа отклонила предложение Рудольфа, потому что не совсем представляла себе совместную жизнь с ним. «В глубине души я боялась его. Надо было уметь выносить его нетерпение. К тому же у меня было ощущение, что, если мы поженимся, я должна буду следовать за ним и не смогу сделать карьеру» {736} .

Фестиваль окончился. Рудольф уехал в СССР, Мениа улетела на Кубу.

В следующий раз они встретились через семь лет, в 1966 году. Мениа танцевала с Национальным балетом Кубы в Театре Елисейских Полей в Париже, и Рудольф тайком пришел посмотреть спектакль. Они провели время, скрываясь от фотографов. «Рудольф знал, что я очень хочу еще раз станцевать в Кировском. Если бы КГБ увидело меня вместе с ним, я могла бы похоронить все мои надежды» {737} . Девушка долгое время испытывала чувство вины по отношению к своему другу. «Я всегда хотела с ним увидеться, чтобы объяснить более ясно, почему я отвергла его предложения. У меня оставалось ощущение, что я как?то плохо ему об этом сказала…» {738} .

Хотя отношения Рудольфа с прекрасной кубинкой так и не получили настоящего развития, они все?таки были важны: ведь Мениа стала его первым любовным томлением, хотя и несбывшимся.

История отношений с самой первой женщиной, которую узнал Нуреев, кажется невероятной и не поддается проверке. В начале 1959 года, за несколько месяцев до отъезда Мениа Мартинес на Кубу, к Рудольфу приехала его сестра Роза, нашедшая в Ленинграде работу воспитательницы. Он с трудом выносил ее присутствие, к тому же накануне приезда Розы он порвал связку, и ему нужен был полный покой. Вопрос помог разрешить его преподаватель Александр Пушкин, любезно пригласивший пожить у него.

Пушкин проживал с женой в маленькой двухкомнатной квартире, находившейся в здании училища. Рудольф заходил к ним очень часто. Для Пушкиных, не имевших своих детей, он был почти как сын. Они его опекали, заботились о нем, кормили и обстирывали.

Хозяйственные заботы взяла на себя жена Пушкина Ксения Юргенсон, бывшая танцовщица, которую Мениа называла «настоящим солдатом», а Барышников описывал «как полную противоположность Александру Ивановичу: очень самоуверенная, очень агрессивная, какая?то мужеподобная…» {739} . Рудольф же описывал ее в своей автобиографии 1962 года как «жизнерадостную, увлеченную, всегда довольную жизнью». «Это была красивая женщина, обладавшая редким даром создавать у всех хорошее настроение, как только она входила в комнату. Именно такие люди могут подойти, тронуть вас за шею, немного встряхнуть, рассмешить, и вы тотчас же почувствуете себя совсем по?другому. Я часто думал, глядя на нее, что именно такими должны быть французы, слывущие большими мастерами в искусстве непринужденной, искрометной беседы» {740} .

Ксении было сорок три года, она была в два раза старше Рудольфа и потому считала себя вправе воспитывать его. Впрочем, ее воспитание было своеобразным. Так, она часто говорила ему, что «отличаться от других - это очень хорошо» и что «он не должен обращать внимание на мерзавцев» {741} .

Рудольфу также приписывают связь с Нинель Кургапкиной, которая не отрицает, что была влюблена в него, но это длилось недолго.

Летом, сразу после побега, Нуреев поддерживал кратковременную связь с американской балериной Марией Толчиф, которой было тридцать шесть лет. Высокая брюнетка с живым характером, танцевавшая в «New York City Ballet», даже после развода оставалась музой Джорджа Баланчина. Ее связь с Нуреевым была необычной и для него оказалась очень важной, и вот почему. До Нуреева у Марии был роман с Эриком Брюном. В июле 1961 года они поссорились, и строптивая американка бросила датчанину: «Поскольку так получилось, я найду себе нового партнера по сцене. Вот этот русский, только что совершивший побег… Он ведь в Париже? Я найду его. Он и будет моим новым партнером!» {743} .

Мария нашла Рудольфа в Довиле и сразу же влюбилась в этого таинственного молодого человека, открывающего для себя Запад. Его покорило, что она близко знает людей, с которыми он всегда мечтал работать. Связь Марии и Рудольфа длилась несколько недель, а потом Мария заспешила в Копенгаген, чтобы присоединиться к Эрику Брюну (они должны были вместе выступать на сцене Королевского балета Дании). Рудольф напросился сопровождать ее. В Копенгагене, в холле гостиницы, Мария представила Рудольфа Брюну. С этого момента все пошло кувырком. Восхищение Рудольфа было столь велико, что немедленно переросло в физическое влечение.

Это был классический любовный треугольник. Однажды Рудольф выразил желание пообедать наедине с Эриком. Мария, охваченная приступом ревности, закатила скандал. Она с воплями выскочила из здания театра и побежала по улице, Рудольф и Эрик - за ней. «По крайней мере пятьдесят человек наблюдали, как трое сумасшедших бегали друг за другом вокруг Оперы, - вспоминал впоследствии Эрик Брюн. - Понадобилось несколько лет, чтобы прийти в себя после этого кошмарного эпизода! Это был трудный период для нее, трудный для меня, и, несомненно, Рудольф тоже был сильно сбит с толку…» {744} . Как бы то ни было, Нуреев ни на кого уже больше не смотрел. Эрик Брюн покорил его сердце, и это было взаимным. Мария Толчиф вернулась в Америку, а Рудольф остался в Копенгагене.

Можно ли назвать Нуреева бисексуалом? Своему молодому американскому любовнику Роберту Трэйси, связь с которым длилась четырнадцать лет, он сказал, что «спал с тремя женщинами», но ни одно имя не назвал. Он также признался ему: «У меня могло бы быть двое детей. Но в обоих случаях были сделаны аборты…» {745} . Гислен Тесмар он доверительно говорил: «Как подумаю, что мог бы иметь сына восемнадцати лет…» «Размышляя над этим, мы задавались вопросом: была ли беременна Марго Фонтейн?» - вспоминала французская танцовщица. По мнению Тесмар, любовная связь между Марго и Рудольфом подразумевалась, но… никто не мог подтвердить ее.

И по сей день истинный характер отношений Нуреева с прекрасной Марго - самая большая загадка его любовной жизни. Весь мир обручил их еще в шестидесятые годы, будучи убежденным, что такой привлекательный молодой человек не мог не обольстить свою партнершу, с которой он никогда не расставался. Разница в возрасте (девятнадцать лет) никого не смущала - на сцене Марго легко могла дать фору шестнадцатилетней. С 1962 по 1979 год их повсюду видели вместе. О Марго говорили, что она собиралась развестись с Тито Ариесо как раз накануне покушения на него. Британские (и не только британские) газеты написали не одну сотню статей об этом волшебном дуэте. Журналисты пыталась найти признаки связи, однако Нуреев и Фонтейн сумели сохранить тайну своих чувств. Рудольф, не лишенный хвастовства, никогда не делал ни малейшего намека на проведенную вместе ночь, на взаимный любовный поцелуй вне сцены. Осторожная Марго также не оставила в автобиографии абсолютно никаких упоминаний, разве что написала: «Любовь может принимать различные формы…»

И все же, по мнению Шарля Жюда, «у Рудольфа была история с Марго» {746} . Джейн Хэрман говорила о том же. А своей русско?американской подруге Наташе Харлей Рудольф однажды сказал с сожалением: «Марго никогда не покинет своего мужа». По мнению Наташи Харлей, «Марго была привязана к Рудольфу. У них были безумные ночи, когда они куда?нибудь шли, пили… Он давал ей радость жизни и право делать глупости» {747} . Своему массажисту Луиджи Пиньотти, спросившему, что они с Марго дали друг другу, Нуреев ответил: «Марго дала мне утонченность. А я дал ей отчаяние…» {748} .

Рудольф Нуреев жил в окружении женщин, но он не любил их. Он возбуждал их желания, но по настоящему никогда на эти желания не отзывался. «Он любил только танцовщиц», - заметил кто?то из французов, и это было верно. Полушутя?полусерьезно Рудольф часто говорил о браке: «Надо бы мне жениться». Он говорил так, имея в виду Марго Фонтейн, а впоследствии Сильви Гиллем. Обе - танцовщицы громадного масштаба, и этим все сказано.

Известно также, что Рудольф мог говорить совершенно взаимоисключающие вещи. Например, прессе, которая так хотела его на ком?нибудь женить, он всегда объяснял, что брак - это самая худшая вещь, которая могла бы с ним произойти. «Танцовщик не должен жениться никогда, - утверждал он в 1968 году. - Он не может быть одновременно мужем, отцом и танцовщиком […]. Поэтому зачем губить свою жизнь? И зачем губить жизнь девушки?» {749} .

Наталия Дудинская, Марго Фонтейн, Мод Гослинг, Нинетт де Валуа, Виолетта Верди были для него образцом женщины, и он нередко отпускал: «Я все знаю о женщинах». При условии, что они были танцовщицами. Остальные в его глазах не имели большой ценности, за исключением одной: его матери.

Нуреев не лишал себя удовольствия язвительно пройтись по прекрасной половине человечества, как, например, в «Тайм Мэгэзин» в 1965 году: «Все женщины глупы, даже если они сильнее матроса. Потому что они сосут кровь и оставляют вас умирать от истощения». Такие женоненавистнические сентенции свидетельствуют о том, что он… боялся женщин. Боялся излишней привязанности с их стороны, боялся нестандартной реакции, которую трудно было предвидеть, а это его удручало.

И при этом, повторю, Нуреев жил в окружении женщин, и у него никогда не хватало смелости от них отказаться.

В крупных городах Европы и Америки, куда он приезжал выступать, его всегда ждали женщины. В Лондоне - Мод Гослинг, Джоан Тринг или Тесса Кеннеди. В Италии - Глория Вентури или Виттория Оттоленги. В Нью?Йорке - Наташа Харлей или Моника ван Воорен. В Сан?Франциско - Джанет Хитеридж и Армен Бали. В Монте?Карло - Марика Безобразова. В Париже - Дус Франсуа, Николь Гонзалес или Мари?Элен Ротшильд. Все эти дамы были в его полном распоряжении. До тех пор, пока он снова не отправлялся в путь.

Каждая из них играла свою роль. С некоторыми были сугубо деловые отношения. Другие открывали для него двери светского общества. Кое?кто испытывал к нему материнские чувства, кое?кто соглашался играть роль гувернантки…

Эти женщины имели много общего. Как правило, все замужние, старше него и почти все бездетные, часто красивые, в основном богатые и готовые на все, чтобы приласкать этого мужчину?ребенка, который был хотя и капризен, но зато гениален. Могли ли они рассчитывать на большее? Одна из них сказала: «Трудно найти кого?нибудь в окружении Рудольфа, кто бы в него не влюбился». Но Нуреев делал все, чтобы разубедить кандидаток.

Итальянка Виттория Оттоленги в жизни Рудольфа занимала особое место. Она была балетной интеллектуалкой, вела программу о танце на итальянском телевидении, писала статьи в специальных журналах. Виттория очень хорошо знала классический репертуар, и Рудольф часто звонил ей посреди ночи, чтобы спросить, что она думает о Зигфриде или Ротбарте. Он считал ее своим другом, но в то же время ему недоставало уважения к ней. Виттория говорила: «У меня с ним были две проблемы: я была еврейкой и коммунисткой, а Рудольф был антисемитом и антикоммунистом. Мы говорили с ним по?английски, и сколько раз я от него слышала: „You are a dirty jewish!“ - „Ты грязная еврейка!“» {750} .

Некоторые женщины из окружения Нуреева при необходимости играли роль хозяйки дома или доверенного лица. Такова была Наташа Харлей из Нью?Йорка. Эта балетоманка познакомилась с Нуреевым в 1963 году, во время приема, который устраивала у себя дома по случаю гастролей Королевского балета в Нью?Йорке. Рудольф немедленно проникся к этой замужней женщине, матери двоих детей самыми лучшими чувствами. «По?моему, ему нравилось, что я говорю по?русски и что принимаю его по?простому. Он заходил выпить чашку чаю, а иногда я могла устроить ужин у него дома, причем надо было приносить все с собой, потому что у него не было ни посуды, ни приборов, ни прислуги» {751} . С Наташей Рудольф мог расслабиться, быть самим собой, почувствовать себя в семье. Именно к ней он пришел в тот день, когда узнал о смерти матери. «Приехал также Барышников, они говорили всю ночь…» {752} . Также он позвонил Наташе Харлей попросить помощи в тот день, когда в Нью?Йорк приехала его племянница Гюзель. Как могла, Наташа «разрулила» ситуацию.

Иные женщины из окружения Рудольфа переходили заданные границы. Показателен случай Дус Франсуа. Эта красивая француженка чилийского происхождения встретила Нуреева в тот период, когда жила с Рэймундо де Ларреном, директором Балетной труппы маркиза де Куэваса. Молодая женщина сразу же увлеклась Рудольфом и предложила ему пожить у нее; она предоставляла ему кров до тех пор, пока он не купил собственную квартиру в 1982 году. Она подбирала ему одежду, заваривала в термосе чай, отвечала на телефонные звонки, организовывала его встречи, бегала ради него по антикварным магазинам, сопровождала на вечеринки и выполняла функции водителя. Все парижские журналисты, писавшие о балете, неизменно встречались с преданной Дус. Но попробовал бы кто?нибудь расценить эту преданность как чрезмерную! Подозревали, что Дус вошла в жизнь Рудольфа, чтобы любой ценой стать для него незаменимой. «Это были странные отношения, - вспоминал Шарль Жюд. - Рудольф любил только тех людей, которые не склоняли перед ним головы. Но Дус была не такая, и он это знал. Однако она была нужна ему, потому что выполняла все его капризы двадцать четыре часа в сутки» {753} . Нуреев часто терроризировал Дус, а тем, кто осмеливался сказать ему, что он превратил ее в бесплатную рабыню, с иронией отвечал: «Раб делает что?то без удовольствия. А здесь взаимный обмен: ты мне - я тебе» {754} .

Только что получали в обмен эти преданные и порой презираемые им женщины?

«Благодаря этой дружбе они могли прожить часть своей жизни в его тени, - считает Луиджи Пиньотти. - Ради этого они обслуживали его и служили ему, принимая от него всё» {755} .

Однажды, показывая Паоло Бортолуцци (он исполнял роль Судьбы в «Песнях странствующего подмастерья») свои семейные фотографии, Нуреев сказал: «Вот чего мне недостает…»

Человек парадоксов, счастливый своей независимостью, но страдающий от одиночества, Нуреев мечтал о создании семьи, хотя и знал, что это утопия. В отличие от многих гомосексуалистов он обожал семейную жизнь. «Я тебе завидую», - признался он Луиджи Пиньотти, когда обедал у него дома в Милане. Роберту Трейси он говорил, что хотел бы иметь ребенка от Настасьи Кински, его партнерши в фильме Джеймса Тобака «На виду», вышедшем в 1983 году. В конце восьмидесятых, когда болезнь уже брала свое, он часто говорил Шарлю Жюду, женатому на Флоранс Клер: «Попроси Флоранс, чтобы она родила мне ребенка». «Это будет мальчик с моей головой и твоим телом, - передавал слова своего друга Шарль Жюд. - Он просил нас купить замок с виноградниками в районе Бордо. И говорил: „Мы могли бы жить там все вместе…“» {756} . Тележурналисту Патрику Пуавр д’Арвору, спросившему его однажды, жалеет ли он о том, что у него нет детей, Рудольф ответил после долгого молчания: «Это трудный вопрос». Потом он овладел собой и ответил в своей обычной шутливой манере: «Ребенок - это твоя копия, а я не хочу, чтобы у меня была копия!» {757} .

Дус Франсуа, несомненно, была лучше, чем кто?либо, осведомлена о тайных чаяниях Рудольфа. Из всех окружавших его женщин она была самая молодая. Она была не замужем и могла бы осуществить его желание, касающееся семейной жизни, если таковое действительно имелось. Но может, эта ее готовность на все как раз и отталкивала его?

Случай с Дус вообще кажется очень странным. Рудольф, который ревностно защищал свою свободу, вдруг оказался полностью зависим от женщины… которую не любил. «Я не могу бороться с этими бабами. Я не понимаю, чего они хотят. Скажи им хотя бы ты, что я гей!» - попросил он как?то Луиджи Пиньотти {758} .

Слишком навязчивым женщинам обольститель Нуреев вскоре в открытую предпочел компанию мужчин. С ними, по крайней мере, у него не было двусмысленности. Предложение сексуального контакта не влекло за собой никаких обязательств.

Гислен Тесмар делилась своими мыслями: «Рудольф прекрасно мог бы любить и женщин, если бы они не создавали ему столько проблем. Он воспринимал сексуальную жизнь как еду, как простую гигиену жизни…» {759} . Виолетта Верди подтверждает эту метафору, приводя слова датского танцовщика Петера Мартинса: «У Рудольфа было правилом после спектакля: один стейк, один парень» {760} . Той же Виолетте Верди Нуреев признавался: «С женщиной сексуальные отношения занимают очень много времени… С мужиками, по крайней мере, это гораздо быстрее» {761} .

Нуреев умел очаровывать молодых мужчин. Один фотограф вспоминал, как он поднимался в лифте Гранд?опера со своим знакомым, очень красивым парнем. «На одном из этажей двери лифта открылись, на площадке стоял Нуреев; он посмотрел моему другу прямо в глаза, взял его за руку и вывел из кабины… Я нашел своего друга через час, он был очень доволен».

Другим способом классического соблазнения было пригласить молодого танцовщика в свою артистическую уборную до или после спектакля. Ни один не мог отказаться, особенно если Нуреев был постановщиком спектакля и от него зависело распределение ролей.

Представьте картину: парень стучит, входит и видит Нуреева практически голым - только махровое полотенце на чреслах. Одно движение - и полотенце падает на пол. Иногда это искушало, но чаще такая методика обращала избранника в бегство. Тем, кто предпочитал девушек, Рудольф говорил, что надо попробовать всё и он готов подождать, пока парень решится.

Нуреев был свободен и изобретателен в своих любовных играх, но и осторожен, когда дело касалось чужих глаз. Однажды он встретил в Амстердаме аккомпаниатора Элизабет Купер и попросил ее захватить в Париж его чемодан с балетной обувью, «потому что мне не хочется тащить все это с собой в Нью?Йорк». Пианистка согласилась помочь. «На таможне меня остановили и попросили открыть чемодан. Он был полон надувных кукол, эротических игрушек и каких?то штук из перьев! Оказывается, Рудольф обошел все секс?шопы Амстердама! Я приехала в Париж, он позвонил мне в четыре утра и сказал: „Ну, я надеюсь, вы нашли что?нибудь для себя подходящего размера“ В этом он весь. Юморист и фантазер, но также и очень скрытный. Он просто не захотел сам тащить все это через границу!» {762} .

В 1960–1970?е годы было очень непросто вести свободную гомосексуальную жизнь. Даже на Западе гомосексуализм еще являлся правонарушением, преследуемым по закону. В июне 1969 года американские копы устроили знатную потасовку в гей?баре. Клиенты защищались, бросаясь кирпичами, заведение было закрыто, и в память об этом событии в следующем году прошел первый в истории Америки гей?парад. В Великобритании за отмену санкций в отношении гомосексуалистов проголосовали только в 1967 году, в Западной Германии - в 1969?м, в Австрии - в 1971 году.

Нуреев, хотя и был гражданином мира, чаще всего жил во Франции. «Гомосексуальные правонарушения» в нашей стране были амнистированы только в июне 1981 года. И только в июле 1982 года французский парламент официально отменил судебное преследование за гомосексуализм.

В 1961 году очень небольшое число артистов открыто признавались в своей гомосексуальности, а Нуреев соблюдал обет молчания всю жизнь. Почему? «Быть гомосексуалистом для Рудольфа было столь очевидным, что об этом не было необходимости говорить», - комментировал Патрис Барт, балетмейстер Парижской оперы {763} . Но были и иные причины. Согласно мнению критика Клива Барнса, «Рудольф мечтал стать актером, а Голливуд никогда не нанял бы артиста, открыто заявляющего о своем гомосексуализме» {764} .

«Вы не говорить, вы делать», - часто повторял на репетициях Нуреев своим артистам. Эта же формула подходила и к его интимной жизни. Нуреев экономил на словах. Но если бы он заговорил, то мог бы присоединиться к высказыванию французского писателя Жана Луи Бори: «Я не разоблачаю в себе гомосексуалиста, потому что мне за это не стыдно. Я не провозглашаю себя гомосексуалистом, потому что я этим не горжусь. Я просто гомосексуалист, и в этом нет необходимости признаваться» {765} .

И тем не менее Нуреев не скрывал свою гомосексуальность. Геи, присутствующие на его спектаклях, узнавали «своего» безошибочно. Соблюдал он и определенный «дресс?код», принятый в этой среде: длинные кожаные пальто - черные, белые или красные, меховые шубы, обтягивающие брюки, высокие сапоги на каблуках… Это была очевидная экстравагантность для мира танца и красноречивая - для гомосексуального мира.

В молодости Нуреев отвечал стереотипам красоты, пропагандируемым порножурналами для геев (а он был большой их поклонник): строен, силен, мускулист, эпилированный торс, что является общепринятым у танцовщиков… Джекки Фуджерей, бывший главный редактор журнала «Gai Pied », отмечала: «Нуреев обладал пластикой и эротизмом, к которым стремится любой гомосексуалист. Его современность была в том, что он открыто демонстрировал свое тело в ту эпоху, когда мужское тело показывать было не принято. Для гомосексуалистов он был иконой, как Брижжит Бардо была иконой для гетеросексуалов» {766} .

«Для молодых гомосексуалистов той эпохи, - подтверждает Дидье Лестрад, будущий основатель Act Up Paris , - Нуреев создавал совершенно новый образ мужчины?гея. Он был абсолютно мужественным, в то время как гомосексуалисты, скорее, женственными. Нуреев не несет свой гомосексуализм как крест. Для нас он был посвященным » {767} .

Нуреев наслаждался сексом, как он наслаждался танцем: без меры, страстно, со вкусом, отбрасывая все табу и всяческую предосторожность. Как и в танце, ему надо было все испытать - с удивительной даже для того времени свободой.

Гомосексуалист Нуреев вел «двойную жизнь». Он мог тайно испытывать к кому?то нежные чувства и встречаться с другими мужчинами у всех на виду. Он одновременно практиковал то, что Ги Хоккенгем, журналист и писатель, борец за права сексуальных меньшинств, описывал как «белый гомосексуализм» - то есть умеренный и банальный, и «черный гомосексуализм» - то есть гомосексуализм подозрительного мира, мира «плохих парней» {768} . Так или иначе, после спектакля Нурееву часто доводилось уходить в ночь одному, и он шел в ночные заведения, где собиралась определенная публика.

Какое?то время его путь пролегал через публичные парки. Попробуйте вообразить, что представляла собою свобода городского парка для юного гомосексуалиста, прибывшего из Советского Союза! Там он мог встречаться с мужчинами всех возрастов, всех рас, всех социальных слоев. Там можно было осуществить самые дерзкие сексуальные фантазии, избегая при этом необходимости говорить друг с другом. Там можно было повстречать не только геев, но и гетеросексуалов из числа знаменитостей, а еще чаще - классических жиголо. В Париже Нуреев любил прогуливаться в Сен?Жермен?де?Пре, самом знаменитом месте встреч гомосексуалистов в шестидесятые годы. Также он заглядывал в сквер у собора Парижской Богоматери, известный своей ночной жизнью, и я уж не говорю о парке Тюильри {769} , который был расположен как раз напротив его дома. В Тюильри ему достаточно было выбрать мужчину по своему вкусу, перейти через Сену, провести с ним один вечер, а назавтра забыть его. Точно так же он поступал и в Нью?Йорке, где его квартира выходила окнами на Центральный парк.

Истинные друзья Нуреева проявляли беспокойство. Так, английский танцовщик Энтон Долин сказал прессе в 1968 году: «Я предупреждал Руди, что, если он не будет соблюдать осторожность, однажды его найдут мертвым в аллее Сохо, с башкой, проломленной гаечным ключом какого?нибудь водителя грузовика» {770} . В парижских уличных писсуарах, щедро описанных Марселем Прустом и Жаном Жене, Нуреев тем более рисковал, поскольку многочисленные уличные хулиганы могли напасть на «педерастов» {771} . Под видом хулигана мог действовать и агент КГБ. Но Рудольфу, похоже, было наплевать. Его привлекала подобная игра с огнем, ведь она помогала испытать еще более острое наслаждение.

Однако по мнению Дидье Лестрада, риск нарваться на неприятности в садах и парках Парижа в 1960–1970?е годы был невелик. «Сейчас мы уже почти не вспоминаем об этом, но тогда существовало настоящее братство, и в парках царила дружеская атмосфера. Это была абсолютная свобода в гуще преследующего нас общества. В настоящее время в этих местах гораздо более жестокие нравы…» {772} .

Нуреев мог прихватить с собой на ночную охоту и кого?нибудь из своих коллег. В 1968 году он пригласил Ролана Пети прогуляться на миланский вокзал - место, известное своими свободными нравами. Пети писал впоследствии: «Я никогда не видел такого красочного, экзотического и устрашающего ночного столпотворения! Это был какой?то кошмарный карнавал: везде вымазанные косметикой и белой пудрой даже не лица - маски. Рудольф смеялся, видя мое простодушное изумление, и я не хотел его в этом разубеждать - я действительно был изумлен» {773} .

Любитель полутьмы, Нуреев был завсегдатаем и наиболее эмблематических мест гомосексуального освобождения семидесятых - восьмидесятых годов: мужских саун. Впервые подобные заведения появились в Нью?Йорке и Сан?Франциско. В сауны приходили с определенной целью: для выбора и обмена партнерами. Там можно было под расслабляющий массаж посмотреть порнофильм, соблазнить своего соседа по кабинке или уединиться с ним на небольшом ложе, устроенном в укромном уголке. В таких местах поклонники однополой любви чувствовали себя раскованно, раскованно настолько, что философ Мишель Фуко, часто посещавший комплекс «Mineshaft» в Нью?Йорке, говорил о «лаборатории сексуального экспериментирования». В «задних комнатах» можно было найти помещения, полностью погруженные в темноту, маленькие бассейны или даже так называемые «glory holes », простые отверстия в стене, через которые просовывался половой член, а незнакомый партнер пристраивался с другой стороны {774} .

В Нью?Йорке, шедшем в авангарде официальных услуг для геев, самыми знаменитыми местами, несомненно, были «Mineshaft », закрывавший свои двери к одиннадцати часам утра, и «Anvil », работавший круглосуточно. В первое время Нуреев приходил в «Anvil» с писателем Труменом Капоте и сестрой Джекки Кеннеди Ли Рэдзвилл. Затем, когда профиль заведения был окончательно изменен, он стал наведываться туда один - сначала смотрел мужской стриптиз, а потом шел в «задние комнаты». Ему не надо было опасаться, что слухи просочатся за пределы клуба. Там собирались только свои, и все были заинтересованы в том, чтобы соблюдать молчание. «Когда ты так знаменит, как Нуреев, посещение подобных закрытых мест давало возможность побыть самим собой вдали от театрального общества, - полагал Дидье Лестрад. - Рудольф мог повстречать в клубе обычных людей, провести с ними время в относительном комфорте и быть в контакте с настоящей жизнью. Нам льстило, что звезда такого масштаба приходит сюда. А он был уверен, что его принимают здесь со всей доброжелательностью» {775} .

В декабре 1968 года в Париже появилось новое место, куда зачастил танцовщик: ночной клуб «Sept », расположенный на улице Сент?Анн, в двух шагах от Оперы. Улица Сент?Анн хорошо известна гомосексуалистам всего мира. На ней сосредоточены маленькие отели, бары и клубы знакомств. Но в доме № 7 (sept с французского так и переводится - семь) возникло заведение совсем другого рода. В клубе можно было поужинать, потанцевать с мужчинами, но также встретить и женщин, так как хозяин клуба не препятствовал смешению полов. На верхнем этаже находился небольшой элитный ресторан, откуда можно было спуститься на танцпол и заняться соблазнением. Но главное - можно было не опасаться, что в самый неподходящий момент нагрянет полиция. Нуреев стал большим поклонником этого места, тем более что до Оперы действительно было рукой подать.

Спустя десять лет «Sept» был преобразован в «Palace » - еще более роскошное заведение. По воскресеньям там проходили вечеринки «Gay Tea dance», которые охотно посещал Нуреев. «Заслуга хозяина „Palace“ была в изобретении нового рода: гомосексуальность в гетеросексуальном месте, - писал Фредерик Мартель. - Но повсюду ощущался определенный гомосексуальный нарциссизм, символически представленный длинным коридором при входе с его игрой витрин и зеркал» {776} . Нуреев мог повстречать в «Palace» Луи Арагона и Ив Сен?Лорана, Тьерри Мюглера и Джека Ланга, Ролана Бартеса и Аманду Лир, Мишеля Фуко и Грейс Джонс, Мика Джаггера и Лорин Бэколл, Палому Пикассо и Карла Лагерфельда. Последний однажды устроил в «Palace» венецианский бал, на который Рудольф пришел в облике члена Академии, а Дус Франсуа - в костюме Пьеро, точной копии сценического костюма Нуреева из балета «Лунный Пьеро». Вообще, в «Palace» можно было прийти шикарно одетым или, наоборот, чуть ли не в рубище, при галстуке или в сетчатых чулках, по которым определяли парижских проституток, - этот улей принимал всех, но при условии, что сор не будет вынесен из избы. И разумеется, быть членом клуба стоило немалых денег. (Кстати, в декабре 1978 года Нуреев заслужил право на ужин в свою честь.)

В Нью?Йорке Рудольф, очевидно, часто посещал «Studio 54», еще более пафосное местечко, чем «Palace». Цена на вход была высокой, VIP?гости тусовались отдельно от прочей публики, но праздники там устраивались грандиозные. К радости Рудольфа, он обнаружил в помещении клуба танцевальную студию, в которой разминался у перекладины по воскресеньям.

Нурееву не составляло труда обольстить кого?нибудь, но иногда «объект обольщения» был недостижим. Именно таким оказался случай Шарля Жюда. Жюд был женат, у него были две дочери, и он никогда не отвечал на домогательства Рудольфа. «Для Нуреева это было постоянным вызовом: дойти с Шарлем до конца», - считала Элизабет Купер {777} . Без всякого сексуально подтекста в отношениях двух звезд было нечто возвышенное. Они взаимно восхищались друг другом в артистическом плане и поддерживали друг друга чисто по?человечески. Шарль Жюд был верен Нурееву до самого последнего дня, и в итоге он оказался одним из немногих, кто никогда не разочаровал Рудольфа.

Испытывал ли когда?нибудь Нуреев настоящее любовное отчаяние? «Я уверен, что он блокировал все эмоции подобного рода, - считает Луиджи Пиньотти. - Бывая с ним в турне, я жил в соседнем номере и многое видел. К нему приходили парни, но это не было отношениями влюбленных. Впрочем, Рудольф никогда не говорил: „Я хочу любви“ или „Я хочу заниматься любовью“. Он говорил: „Мне необходимо к кому?то прикоснуться“ . Это было очень показательным в его категорическом отказе от привязанности» {778} . На это указывает и Гислен Тесмар: «По?моему, Рудольф был терроризирован любовью. Очень робкий, он не хотел показать никакую слабость. Он считал, что проявление чувства может быть лишь потерей силы. А он не хотел ослабевать» {779} .

Сам Нуреев подтвердил это в 1968 году, когда ему было только тридцать лет и его отношения с Эриком Брюном закончились: «Любовь - это ярмо, тяжеленное ярмо. Это настоящая тюрьма - любить и быть любимым. Любовь - это то, что мы ищем всю жизнь, каждую секунду, каждый день. И когда появляется кто?то, когда любовь вырывается из вас, но другой ее не хочет, - это вас убивает. Это вас убивает…» {780} . Нетрудно догадаться, что он говорил о единственном мужчине, которого любил по?настоящему, глубоко и страстно. И безнадежно…

Нуреев и Брюн - они были самыми знаменитыми любовниками шестидесятых годов прошлого века, такими же, как Рэмбо и Верлен, чьи отношения также не продлились долго. К счастью, они не закончились револьверными выстрелами… Но, как и Верлен, Нуреев нашел в Брюне своего «инфернального супруга» {781} .

Когда они встретились, Рудольфу было двадцать три года, а Брюну - тридцать три, целая жизнь впереди, но… вместе они были как два бешеных пса, хотя по натуре оба интроверты.

После знакомства в Копенгагене они поселились в доме у Брюна. Весной 1962 года, приглашенные в Королевский балет, они переехали в Лондон. В Лондоне они чувствовали себя раскованно: ездили по городу без водительских прав, много пили, часто посещали ночные клубы, но утром вставали и шли в репетиционный зал. Надо было видеть, как они мерятся талантом, стоя у перекладины. Но однажды все закончилось: Брюн потерял уверенность в себе. Закат его карьеры совпал с завершением любовной истории. Брюн сам прекратил эту пылкую страсть через два года, и для Рудольфа это был ощутимый удар. По словам Флемминга Флиндта, Эрик Брюн по натуре был очень завистлив, и он не мог вынести неоспоримого преимущества Нуреева.

Этот разрыв, невероятно болезненный в личном плане, все же не был окончательным. Брюн и Нуреев танцевали вместе и даже ставили друг для друга хореографию {782} . Когда Брюн умирал от рака легких в 1986 году, Нуреев в спешном порядке сел на «Конкорд» и прилетел в Торонто, чтобы обнять друга в последний раз.

«Мы с Руди были как столкновение двух комет. Однако взрыв не может длиться долго, - размышлял датский танцовщик. - Если Руди хотелось, чтобы все развивалось по?другому, мне очень жаль. С ним было интересно, шумно, часто даже очень, и очень хорошо. Конечно, я делал много такого, что доставляло ему боль или от чего он впадал в ярость. Но то же самое было и по отношению ко мне…» {783} .

Впоследствии Брюн признался, что Нуреев всегда присутствовал в его жизни. То же самое мог сказать и Рудольф. Датский танцовщик не только оказал влияние на танец и карьеру Рудольфа, но также изменил его взгляд на любовные отношения. Брюн говорил: «По моему мнению, любить - это не значит присваивать себе. […] Те, кто хотел мною обладать целиком и полностью, не имели успеха… Я прекращал любовные отношения, испытывая потребность в одиночестве. Быть одиноким - это значит быть свободным». Точно такие же слова мог бы произнести и Нуреев.

Тем не менее разрыв оставил на сердце Рудольфа очень глубокие раны. Весь мир его обожал, и парни, и девицы бегали за ним толпами, а тот единственный человек, которого он боготворил, вежливо ему отказал. Больше никогда в жизни он ни к кому так не привязывался, как к Брюну. Эрик был единственным человеком, за которым Нуреев был способен отправиться на край света. Впоследствии он говорил он Виолетте Верди: «Те, кто любит меня, должны следовать за мной…» {784} . Как видите, он усвоил урок.

Попутчиками Нуреева в поезде, несущем его по жизни, были еще двое, и что удивительно, совместное путешествие длилось довольно долго.

Уолласа Поттса Нуреев встретил в 1969 году. Парню шел двадцать первый год, Рудольфу перевалило за тридцать. Разница в возрасте - как с Эриком Брюном, только наоборот, и эта разница, как я считаю, была символической: отныне в роли ведущего мог выступать Рудольф.

Молодой студент?физик из Атланты, Уоллас очень хотел стать кинематографистом. Он был хорош собой и обладал покладистым характером. Он был в меру скромным и хорошо воспитанным. Отличный «эскорт?бой», мальчик для сопровождения… Не знаю, где они пересеклись в первый раз, но однажды Рудольф пригласил его в Метрополитен посмотреть, как он будет танцевать с Королевским балетом. После спектакля он предложил Уолласу поехать с ним. «“Что ты будешь делать летом на каникулах? Не хочешь ли поехать со мной в Европу?“ Я был наивным молодым американцем, который никуда никогда не ездил. И я согласился» {785} .

В течение семи лет (!) Уоллас Поттс следовал за Рудольфом по всему миру. Он жил с ним в Лондоне, в огромном доме у Ричмонд?парк. Парень снимал Нуреева в моменты репетиций и спектаклей, в их частых вылазках по городу, и эти кадры на 16?миллиметровой пленке сегодня являются ценными свидетельствами жизни Нуреева {786} .

Если Нуреев и Брюн были «инфернальными супругами», то Уоллас для Нуреева был «идеальным супругом». Он всегда оставался в тени своего солнца, он это солнце успокаивал, усмирял и даже заставлял смеяться. В 1993 году Уоллас признался: «Рудольф был единственным человеком, которого я когда?либо любил». Но русский танцовщик вряд ли был ему признателен. Со своим юным другом он мог быть порой невыносимым.

Уоллас сам ушел от Рудольфа. «Почему? Не знаю. Наверное, хотелось иметь свою собственную жизнь. Но мы остались друзьями. Возможно, даже лучшими друзьями…»

Через два года Рудольф повстречал еще одного молодого американца. Роберту Трейси было двадцать три года. Он окончил Школу американского балета Джорджа Баланчина и был среди двенадцати счастливчиков, отобранных Баланчиным для его постановки «Мещанин во дворянстве». Для Рудольфа это был удачный момент жизни: он наконец?то танцевал для Баланчина! В репетиционном зале он увидел молодого парня с кудрявыми волосами, воодушевленного и техничного - великолепные прыжки и красивые поддержки не могли не вызвать восхищения.

В этом случае Рудольф точно сделал первый шаг. «Он спросил меня, где можно купить можно батарейки для стереосистемы, и пригласил к себе в отель на чашку чая. Именно там все и началось» {787} . Через день, после репетиций, звездный танцовщик повел своего нового друга посмотреть модный спектакль, а потом фильм Лукино Висконти, закончился вечер в ресторане. За три дня молодой американец уже знал о Нурееве всё: ненасытный, подвижный, требовательный и… не желающий обременять себя обязательствами.

Трейси был уверен, что интерес Нуреева к нему быстро угаснет. Однако их отношения продолжались… четырнадцать лет, хотя пылкими любовниками они были только первые два года. Вскоре Трейси понял, что он был не единственным партнером у Рудольфа, но его это не слишком расстраивало. «Рудольф всегда говорил мне, что вокруг нас могут быть и другие парни. И в моей жизни их было немало. Я никогда не думал, что Рудольф будет жить исключительно со мною…» {788} .

Появление молодого ньюйоркца в жизни Нуреева совпало с приобретением квартиры в «Дакота Билдинг» напротив Центрального парка. Роберт жил в этой квартире и оставался с Рудольфом до самой его смерти.

Однако не все так гладко, как вы себе представляете… Трейси был правой рукой Нуреева, его личным секретарем, но… за полгода до смерти своего патрона он затеял судебный процесс, недовольный тем, что Нуреев назначил ему содержание в пятьсот долларов в месяц, что едва могло покрыть расходы на лечение СПИДа. После смерти Нуреева Трейси сказал: «Из своих друзей Рудольф хотел сделать прислугу, потому что был слишком скуп, чтобы платить настоящей прислуге… Мне он никогда не платил за то, что я для него делал. А я делал всё. Я был поваром, сиделкой, секретарем, рабом, лакеем… В спектакле „Мещанин во дворянстве“ я исполнял роль лакея, и им же я оставался в течение тринадцати лет» {789} . В своем недовольстве Трейси забыл, что взамен он жил в роскошной квартире, путешествовал по всему миру, проводил время на великосветских приемах с самыми знаменитыми людьми того времени.

А Нуреев? Чем же его привлекала эта связь? Подозреваю, что Рудольф любил Трейси за его интеллектуальное жизнелюбие, за университетские дипломы, которых у него самого никогда не было. В Трейси он видел ту пылкую юность, которая имеет свойство быстро исчезать. «Он все время говорил о моей молодости. Его молодость уже ушла, и он пользовался моей» {790} .

Рудольф всем сердцем хотел сделать из Трейси великого танцовщика. Но ему этого не удалось, потому что молодой американец, хотя и знал, над чем надо поработать, чтобы добиться совершенства, никогда не пытался преодолеть себя. А Рудольфа это очень раздражало.

Очевидно, с Робертом Трейси Нуреев хотел воспроизвести тот союз, какой был у него в свое время с Эриком Брюном. Он даже говорил об этом Роберту, но не встретил понимания. «В последние годы Рудольф без конца твердил мне, как много он делал для Эрика, вплоть до того, что чистил ему ботинки. Признаться, я тоже пришивал резинки к балетным туфлям Рудольфа, от чего меня просто воротило…» {791} .

Эрик, Эрик, незабываемый любовник…

В 1989 году, за три года до смерти, Рудольф встретил еще одного молодого датчанина, высокого, атлетически сложенного, светловолосого, как и Брюн, и также окончившего Школу Королевского балета. Рудольф влюбился в него без памяти, всюду возил с собой, попытался ввести в труппу Парижской оперы, но… все это было напрасно. Ослепший от любви, он не видел, что Кеннет Грев любил только женщин.

В феврале 1992 года Нуреев дирижировал оркестром на своей «Спящей красавице» в Берлине. Он встретил там Элизабет Купер и вдруг задал ей странный вопрос:

Верите ли вы в любовь?

Потом, после небольшой паузы, он продолжил:

Я не верю…

Сексуальная жизнь Нуреева была богата, но его любовная жизнь так и осталась неразвитой. Рудольф всегда был окружен людьми, но никогда не поддавался чувствам и потому ощущал себя одиноким. «Мы всегда одиноки, несмотря на дружбу и встречи; двенадцать лет, проведенные в Лондоне, были пустыней одиночества», - признался он газете «Монд» {792} . А Виолетта Верди вспоминала, как он однажды вздохнул: «Я так одинок, что люди даже не могут этого представить…» {793} .

Великий соблазнитель, бросавшийся от одного наслаждения к другому, от любви к нелюбви, татарин Нуреев был одним из самых великих донжуанов?геев XX века. В отсутствии любви, этот свободный и распутный мужчина был готов открыть для себя все плотские удовольствия, которые только мог предложить ему Запад. Он прибыл в подходящий момент. Но также и в самый худший.